Последний из могикан
Шрифт:
Глава I
Может
Эта местность представляла такие удобства для передвижения войск, что ими нельзя было пренебрегать. Продолговатая водная пелена Шамплена тянулась от Канады и глубоко вдавалась в колонию Нью-Йорк; вследствие этого озеро Шамплен служило самым удобным путем сообщения, по которому французы могли проплыть до половины расстояния, отделявшего их от неприятеля.
Близ южного края озера Шамплен с ним сливаются хрустально ясные воды озера Горикан — «Святого озера».
Святое озеро извивается между бесчисленными островками, и его теснят невысокие прибрежные горы. Изгибами оно тянется далеко к югу, где упирается в возвышенное плоскогорье. С этого пункта начинался много-мильный волок, который приводил путешественника к берегу Гудзона; тут плавание по реке становилось удобным, так как течение свободно от порогов.
Выполняя свои воинственные планы, французы пытались проникнуть в самые отдаленные и недоступные ущелья Аллеганских гор и обратили внимание на естественные преимущества только что описанной нами области. Действительно, она скоро превратилась в кровавую арену многочисленных сражений, которыми враждующие стороны надеялись решить вопрос относительно обладания колониями.
Здесь, в самых важных местах, возвышавшихся над окрестными путями, вырастали крепости; ими овладевала то одна, то другая враждующая сторона; их то срывали, то снова отстраивали, в зависимости от того, кто одерживал победу.
В то время как мирные земледельцы старались держаться подальше от опасных горных ущелий, скрываясь в старинных поселениях, многочисленные военные силы углублялись в девственные леса. Возвращались оттуда немногие, изнуренные лишениями и тяготами, упавшие духом от неудач.
И все же люди вносили жизнь в темные леса этого злосчастного края. На прогалинах и полянах звучала военная музыка; эхо гор повторяло то стоны раненых, то веселые крики храброй и беззаботной молодежи, спешившей предаться отдыху.
Именно на этой арене кровопролитных войн развертывались события, о которых мы попытаемся рассказать. Наше повествование относится ко времени третьего года войны между Францией и Англией, боровшимися за власть над страной, которую не было суждено удержать в своих руках ни той, ни другой стороне.
Войска англичан были разбиты горстью французов и индейцев; это неожиданное поражение лишило охраны большую часть границы. И вот после действительных бедствий выросло множество мнимых, воображаемых опасностей. В каждом порыве ветра, доносившемся из безграничных лесов, напуганным поселенцам чудились дикие крики и зловещий вой дикарей.
Под влиянием страха опасность принимала небывалые размеры; здравый смысл не мог бороться со встревоженным воображением. Даже самые смелые, самоуверенные, энергичные начали сомневаться в благоприятном для них окончании борьбы. Число трусливых и малодушных невероятно возрастало; им чудилось, что в недалеком будущем все американские владения Англии сделаются достоянием французов или будут опустошены индейскими племенами — союзниками Франции.
Поэтому-то, когда в английскую крепость, возвышавшуюся в южной части плоскогорья между Гудзоном и озерами, пришли известия о появлении
Должность коменданта во второй крепости занимал генерал Вэбб; под его командованием находилось около пяти тысяч человек. Если бы Вэбб соединил все свои рассеянные в различных местах отряды, он мог бы выдвинуть против врага вдвое больше солдат, чем было у предприимчивого француза.
Однако, напуганные неудачами, английские генералы и их подчиненные предпочитали дожидаться приближения сильного и отважного неприятеля, не рискуя выйти навстречу Монкальму, чтобы дать ему сражение и остановить его.
Первое волнение, вызванное страшным известием, слегка улеглось в лагере, защищенном траншеями и расположенном по берегу Гудзона в виде цепи укреплений, которые прикрывали самый форт. Вслед за этим прошел слух, что полуторатысячный отборный отряд на рассвете собирается двинуться из крепости к форту Уильям-Генри. Слух этот скоро подтвердился; узнали, что несколько отрядов получили приказ спешно готовиться к походу. Все сомнения рассеялись, и в течение двух-трех часов в лагере слышалась торопливая беготня, мелькали озабоченные лица. Новобранец тревожно сновал взад и вперед, суетился и чрезмерным рвением своим только замедлял сборы к выступлению; опытный ветеран вооружался вполне хладнокровно, неторопливо, хотя строгие черты и озабоченный взгляд ясно говорили, что страшная борьба в лесах не особенно радует его сердце.
Наконец солнце спряталось на западе за горами. Ночь накинула свое покрывало на лагерь. Шум и суета приготовлений к походу смолкли. В офицерских бревенчатых хижинах погас последний свет. Деревья бросили свои сгустившиеся тени на земляные валы и на шумный поток, и через несколько минут весь лагерь погрузился в такую же тишину, какая царила в соседних дремучих лесах.
Утром в воздухе, насыщенном серым туманом, пронесся долгий громкий грохот барабанов. Звук этот разбудил воинов, спавших глубоким сном. Загоралась заря; безоблачное небо светлело, и очертания косматых сосен выступали на нем все определеннее и резче. Через минуту в лагере закипела жизнь; даже самый нерадивый солдат и тот поднялся на ноги, чтобы видеть выступление отряда и вместе с товарищами пережить волнения этой минуты. Сборы были несложны и скоро окончились. Солдаты выстроились в боевые отряды. Королевские наемники красовались на правом фланге; более скромные волонтеры, из числа поселенцев, покорно заняли место слева.
Вот выступили разведчики. Сильный конвой сопровождал повозки с походным снаряжением. Едва заблестели первые солнечные лучи, ряды построились в колонну и тронулись в путь. При выступлении из лагеря вся эта колонна имела грозный, воинственный вид. Пока отряд был в виду лагеря, на лицах уходивших воинов лежало гордое и воинственное выражение. Но аккорды военной музыки стали замолкать в отдалении и наконец совершенно замерли для слуха оставшихся в лагере. Лес сомкнулся, скрывая от глаз отряд.