Последний из могикан
Шрифт:
Дункан был прав. Когда всадники подъехали к индейцу, который неподвижно стоял, указывая на чащу кустов, окаймлявших военную дорогу, они разглядели тропинку настолько узкую, что по ней можно было ехать только гуськом.
– Мы должны свернуть на эту дорожку, — шепотом сказал Хейворд. — Не выражайте никаких опасений, не то вы навлечете на себя именно ту опасность, которой боитесь.
– Кора, — спросила сестру златокудрая Алиса,— как ты думаешь, не безопаснее ли ехать вместе с отрядом?
– Алиса, вы плохо знаете обычаи и привычки дикарей, а потому не понимаете, в каких случаях следует бояться, — возразил Хейворд. — Если неприятели уже дошли до волока, ни, очевидно, окружат наш отряд, надеясь добыть большое количество скальпов. Путь отряда известен всем, наша же дорожка, конечно, еще составляет тайну, так как всего какой-нибудь час назад мы решили ехать по ней.
– Неужели мы не должны верить этому человеку только потому, что его движения и повадка не похожи на наши, а цвет его лица темнее кожи белых? — холодно спросила Кора.
Алиса перестала колебаться; она ударила хлыстом своего нарраганзета [2] первая раздвинула ветви и поехала вслед за скороходом по темной узкой лесной тропинке. Хейворд с восхищением смотрел на Кору; он не заметил даже, что ее белокурая спутница одна углубилась в чащу. Слуги, повинуясь полученному заранее приказанию, не свернули в лес, а двинулись вдогонку за отрядом. Хейворд объяснил молодым девушкам, что это было сделано из осторожности, по совету их хитрого проводника: индеец желал уменьшить количество следов на случай, если бы сюда забрели разведчики канадских племен.
2
Нарраганзет — лошадь очень выносливой породы
На несколько минут все разговоры замолкли.
Вскоре путники миновали широкую опушку густого леса и очутились под темными сводами больших деревьев. Дорога стала удобнее; скороход, заметивший, что молодые всадницы теперь лучше управляли своими лошадьми, прибавил шагу, и Коре с Алисой пришлось пустить нарраганзетов рысью. Хейворд обернулся было, чтобы сказать что-то черноглазой Коре, но в эту минуту раздался отдаленный звук копыт, стучавших по разбросанным на тропинке корням. Это заставило молодого человека остановить своего коня. Кора и Алиса тоже натянули поводья. Все трое желали узнать, в чем дело.
Через несколько мгновений они увидели жеребенка, который, точно олень, несся между стволами сосен; вслед за тем появилась нескладная фигура, описанная нами в предыдущей главе. Неуклюжий незнакомец приближался со всей скоростью, на которую была способна его тощая лошадь. То и дело одной ногой шпорил он свою клячу, но добивался только того, что ее задние ноги шли легким галопом, тогда как передние делали какие-то неопределенные, постоянно изменявшиеся движения, похожие на хромую рысь. Частая смена рыси галопом создавала оптический обман, вследствие которого казалось, будто лошадь движется быстрее, нежели это было на самом деле; во всяком случае, знаток коней Хейворд никак не мог решить, каким аллюром [3] двигалось бедное животное, подгоняемое шпорой настойчивого преследователя.
3
Аллюр — различные виды хода лошади: рысь, галоп и т.д.
Посадка и все движения всадника были так же изумительны, как фигура и побежка его коня. При каждом шаге лошади незнакомец приподнимался на стременах и, то слишком выпрямляя, то непомерно сгибая ноги, внезапно вырастал, а потом съеживался, так что положительно никто не мог бы судить о его росте. Если к этому прибавить, что вследствие действия его шпоры одна сторона лошади, казалось, бежала скорее, чем другая, а движения ее косматого хвоста беспрестанно указывали, который ее бок страдает от шпоры, мы довершим изображение клячи и ее наездника.
Морщинки, которые легли было на красивый, открытый, мужественный лоб Хейворда, постепенно разгладились, и улыбка раздвинула его губы. Алиса не сдержала смеха. И даже в темных задумчивых глазах Коры блеснула усмешка.
– Вы хотите видеть кого-нибудь из нас? — спросил Дункан, когда странный всадник подъехал к нему и задержал лошадь. — Надеюсь, вы не привезли нам дурных известий?
– Вот именно, — ответил незнакомец, размахивая своей треугольной шляпой, чтобы привести в движение душный лесной воздух, и предоставив слушателям решать, к какой части вопроса относится его замечание. Однако, освежив свое разгоряченное лицо и немного отдохнув, чудак прибавил: — Говорят, вы едете в форт Уильям-Генри. Я направляюсь туда же, а потому решил, что всем нам будет приятно совершить этот переезд в хорошем обществе.
– Странный способ голосования, — возразил Хейворд.— Нас трое, вы же посоветовались только с одним собой.
– Вот именно: Самое главное — это узнать свои собственные желания, а когда это уже известно, то остается только выполнить свое намерение. Потому-то я и догнал вас.
– Если вы едете к озеру, вы ошиблись дорогой, — высокомерно заметил Дункан: — большая дорога осталась по крайней мере на полмили позади вас.
– Вот именно, — ответил странный всадник, нимало не смущенный холодным приемом. — Я прожил всего неделю в Эдуарде и не спросил бы, по какой дороге мне нужно ехать, только в том случае, если бы онемел, а немой я погиб бы для избранной мною профессии. — Он слегка хихикнул, потом продолжал: — Со стороны человека моей профессии неосторожно слишком запросто держать себя с людьми, которых он должен поучать; вот причина, вследствие которой я не поехал вслед за отрядом. Кроме того, я считаю, что такой джентльмен, как вы конечно лучше всех других может руководить путниками. Это соображение заставило меня присоединиться к вашему обществу. И, наконец, с вами мне будет веселее ехать: мы можем беседовать.
– Какое самовольное и необдуманное решение! — ответил Хейворд, не зная, дать ли волю раздражению или расхохотаться в лицо незнакомцу. — Но вы говорите о поучениях и о профессии. Кто вы? Не учитель ли, преподающий благородную науку обвинений и защиты? Или вы один из тех, что вечно чертят прямые линии да углы, говоря, будто они занимаются математикой?
Незнакомец с глубоким удивлением посмотрел на Хейворда, потом без самодовольства — напротив, с величайшим и торжественным смирением — ответил:
– Надеюсь, ни о каких обвинениях не идет и речи; о защите я не помышляю, так как, по милости божией, не совершил никакого великого греха. Вашего намека на линии и углы я совершенно не понял; дело обучения ближних я предоставляю тем, кто избран совершать это святое дело. Я заявляю только притязания на светлое искусство псалмопения, на уменье возносить хвалы и славословия.
– Это, очевидно, ученик Аполлона, — смеясь, воскликнула Алиса, — и я принимаю его под свое особое покровительство!.. Полно, Хейворд, перестаньте хмуриться. Вообразите, что мой слух жаждет нежных звуков, и позвольте этому чудаку остаться с нами. Кроме того, — прибавила она, торопливо и искоса взглянув на опередившую их Кору, которая медленно ехала вслед за мрачным индейцем, — в случае нужды у нас окажется лишний друг и союзник.