Логово
Шрифт:
К этому времени он уже подошел к ней совсем близко. Два коротких резких удара в лицо – и она потеряла сознание и, как груда белья, повалилась на выложенный виниловой плиткой пол.
Позже, в демонтированном Аду заброшенного парка аттракционов, когда Маргарет пришла в себя и обнаружила, что голая, связанная по рукам и ногам лежит на бетонном полу, ослепшая от непроглядной тьмы, окружающей ее со всех сторон, она даже и не пыталась выторговать себе жизнь, как это делали другие. Она не предлагала ему свое тело, не делала вид, что ее возбуждают его жестокость и власть над ней. Не пыталась откупиться от него деньгами, не убеждала его, что понимает и сочувствует ему, пытаясь из Немезиды [4] превратить его в друга. Она не кричала, не плакала, не молила о пощаде и не осыпала его грязными проклятиями. Она совершенно не походила на других, так как нашла утешение в возвышенной тихой молитве, которую самозабвенно, не останавливаясь ни на миг, произносила едва слышным голосом, почти шепотом. Но молилась она не об избавлении от своего палача и не о возвращении в мир, из которого была насильно вырвана, – словно знала, что смерть неминуема. Вместо этого она молилась, чтобы Бог дал ее семье достаточно мужества и сил пережить потерю, чтобы не оставил на произвол судьбы двух ее младших сестер и даже чтобы он не обошел своей милостью и отпустил грехи ее убийце.
4
В греческой мифологии богиня мести. – Прим. ред.
Вассаго тотчас возненавидел ее. Он знал, что ни любви, ни милосердия на свете не существует, что это все пустые слова. Сам он никого не любил, ни когда был среди живых, ни сейчас в пограничной между жизнью и смертью полосе. Он часто, правда, прикидывался, что кого-то любит – отца, мать, девушку, – но только ради того, чтобы получить от них, что хотел, и они верили ему. Вера в то, что любовь существует в других, когда наверняка знаешь, что в самом тебе она отсутствует, это явный признак душевной слабости. Человеческие взаимоотношения не что иное, как искусная игра, и умение разглядеть обман – единственное, что отличает хороших игроков от плохих.
Чтобы доказать ей, что обмануть его невозможно и что ее Бог бессилен, Вассаго вознаградил ее негромкие молитвы долгой и мучительной смертью. Она все же закричала в конце. Но крик ее не удовлетворил его, так как в крике том прозвучало только физическое страдание, но не было в нем ни ужаса, ни ярости, ни отчаяния.
Он надеялся, что полюбит ее, когда она будет мертвой, но и тогда его ненависть к ней так и не ушла. Некоторое время он прижимал ее тело к себе, чувствуя, как жизнь покидает его и как оно холодеет. Но холодное прикосновение смерти к ее плоти не вызвало в нем того трепетного возбуждения, на которое он рассчитывал. Она умерла с непокоренной верой в вечную загробную жизнь и тем самым лишила Вассаго радости от сознания, что в затухающих глазах жертвы ему удастся прочесть страх смерти. С омерзением оттолкнул он от себя ее обмякшее тело.
Теперь, через две недели после того как Вассаго покончил с ней, Маргарет Кампион застыла в вечной коленопреклоненной молитве на бетонном полу демонтированного Ада. В вертикальном положении ее тело удерживал стальной штырь, воткнутый им в специально для этой цели просверленное в бетоне отверстие. К нему она и была притянута бечевками. Ее обнаженное тело располагалось спиной к поддельному дьяволу-гиганту. Хотя в жизни Маргарет была баптисткой, в ее мертвые руки Вассаго втиснул распятие, так как оно нравилось ему больше, чем простой крест; распятие было повернуто головой вниз, и терновый венок Христа указывал в землю. Голова Маргарет была отрезана, а затем с маниакальной точностью заново пришита к телу, и, хотя само тело было повернуто спиной к Сатане, лицо девушки смотрело прямо на него, символически отвергая распятие, неуважительно, ногами вверх, зажатое в руках. Поза ее воплощала лицемерие и ханжество, высмеивая ее религиозные убеждения, ее веру в любовь и вечную загробную жизнь.
Несмотря на то, что Вассаго получил больше удовольствия от того, что сделал с Маргарет после смерти, чем когда убивал ее, он все же был рад, что познакомился с ней. И, хотя ее смерть из-за ее упрямства, глупости и лживой самоотреченности удовлетворила его в гораздо меньшей степени, чем хотелось бы, ему, во всяком случае, все же удалось погасить то исходившее от нее сияние, которое привлекло его в баре. Оскорблявшая чувства Вассаго жизненная энергия покинула ее тело навсегда. Живыми оставались теперь только мириады копошившихся могильных червей, пожиравших ее тело и постепенно превращавших ее в такую же высушенную скорлупу, как и Дженни, официантка, чьи останки располагались по другую сторону коллекции.
Пока он рассматривал Маргарет, внутри его проснулось знакомое желание. Спустя некоторое время желание это переросло в непреодолимое влечение. Резко повернувшись, он зашагал прочь от коллекции обратно через пещеру к наклонному каналу, ведшему наверх к выводному тоннелю. Обычно поиск экспоната, процесс его умерщвления и придания ему эстетически наиболее удовлетворительной позы на целый месяц насыщали Вассаго эмоциями и успокаивали его. Но на этот раз не прошло и двух недель, как ему снова потребовалось найти другую, более подходящую жертву.
Поднимаясь по наклонному каналу вверх к загрязненному ароматами жизни воздуху, он с сожалением покидал очищающий душу запах смерти, как вампир, вынужденный охотиться за живыми, но предпочитающий оставаться с мертвыми.
13
В десять тридцать, спустя почти час после того, как Харрисон был возвращен к жизни, он все еще оставался без сознания. Температура у него была нормальная. Все другие показатели также были положительными. Альфа– и бета-волны были аналогичны тем, какие обычно бывают у крепко спящего человека, но это отнюдь не являлось беспамятством коматозного состояния.
Когда Джоунас объявил наконец, что пациенту пока не угрожают никакие осложнения, и приказал отвезти его в отдельную палату на пятом этаже, Кен Накамура и Кари Доуэлл решили отправиться по домам. Оставив с пациентом Хелгу и Джину, Джоунас сначала вышел вместе с неврологом и терапевтом в предоперационную, затем пошел проводить их до входных дверей на служебную автостоянку. По пути разговор у них сначала в основном вертелся вокруг Харрисона и процедур, которые он должен будет пройти утром, но потом незаметно перекинулся на не связанные с ним темы: о планах расширения больницы, об общих знакомых – словно они не были свидетелями и участниками чуда, напрочь отметавшего саму возможность обмена такими банальностями.
За стеклянной дверью ночь казалась холодной и неприветливой. Шел дождь. Лужи быстро заполняли все щели и выемки в асфальте и в отраженном свете фонарей на автостоянке выглядели как мириады острых серебристых осколков огромного, вдребезги разбитого зеркала.
Кари прильнула к Джоунасу, поцеловала его в щеку и, прижавшись к нему, на какой-то миг задержалась. Казалось, она что-то хотела сказать, но не нашла нужных слов. Отстранившись от него, она подняла воротник пальто и быстро шагнула в дождь.
Немного помедлив после ее ухода, Кен Накамура проговорил:
– Думаю, вам и без меня ясно, что вы прекрасно смотритесь вместе.
Сквозь залитые дождем стеклянные двери Джоунас молча наблюдал, как она быстрым шагом, почти бегом, направлялась к своей машине. Он бы солгал себе, если бы сказал, что никогда не думал о Кари как о женщине. Высокая, с жестким характером, длинноногая, она, тем не менее, была очень женственной. Иногда он поражался утонченной изящности ее рук и нежной лебединой шее, казавшейся слишком тонкой, чтобы удерживать ее голову. Она была гораздо умнее и эмоциональнее, чем это могло показаться с первого взгляда. Иначе как бы смогла она пробиться сквозь столько препятствий и избежать стольких подножек, прежде чем ей удалось продвинуться в медицине, всецело пока еще отданной на откуп мужчинам, у которых – правда, не у всех – шовинизм по отношению к женщине, если и не присущ им как людям, является своеобразным, едва ли не обязательным символом веры.