Лола в свадебном путешествии

Абеди Изабель

В конце концов мы смогли.

Через три часа мы помахали бабушке и дедушке и прошли через стойку паспортного контроля к самолету. Моя тетя выудила из чемодана три «рюшки» и заявила, берет их с собой в салон. Это были безрогий носорог, ухмыляющийся телепузик и белый медведь, испачканный вареньем.

– Рюшки окно, Опа каю! – твердо сказала тетя Лизбет Пенелопе, когда мы подошли к нашим местам.

Мы вошли в салон самолета первыми, и стюардесса придержала меня за плечо, потому что я сразу же направилась вперед – к лучшим

местам.

– Ваши кресла в хвосте, – улыбнулась она и показала цифру на билете.

Ой! А я-то думала, что те, кто пришел первым, занимают места в самом начале салона. Наверное, в самолетах все по-другому. В общем, мы пошли к третьему с конца ряду и стали решать, где кому сесть.

– Твои зверюшки будут сидеть с тобой у окна, а я сяду возле прохода. Я правильно поняла? – смеясь, переспросила Пенелопа.

– Рально, – подтвердила довольная тетя и звучно чмокнула Пенелопу в щеку.

Теперь у Пенелопы тоже было красное пятно на щеке, как у белого медведя, потому что по дороге в аэропорт тетя жевала булочку с вишневым джемом.

– Надеюсь, нас все-таки покормят, – озабоченно пробормотала Фло. – У меня сегодня утром кусок в горло не шел. Сол принес мне бутерброд с крабами. В шесть утра он уже стоял под дверью, чтобы попрощаться, – Фло поплотнее затянула ремень безопасности. – Завтра он улетает в Кито к бабушке и дедушке. Говорит, что в следующем году я тоже должна туда полететь.

На лице у Фло появилось мечтательное выражение. Сол – ее друг, и, конечно, она будет скучать по нему так же, как и я по Алексу.

– Ну что, Кокада? – спросил папай. Они с мамой сидели позади нас. – Как себя чувствуешь перед первым полетом? Волнуешься?

Кокада – это меня папай так называет. Вообще-то, по-бразильски это значит «кокосик», а папай любит кокосы так же, как и меня.

Я кивнула. От волнения во рту у меня пересохло, и язык еле ворочался.

Когда самолет тронулся, я вцепилась в руку Фло. Страшновато было отрываться от земли. Но говорить я все равно не могла. И есть тоже. Когда через полчаса стюардесса подошла к нам с завтраком, я отдала Фло свой бутерброд с сыром, а папаю – пирожок. Выпила только стакан сока. Только перед самой посадкой я смогла произнести:

– Надеюсь, Алекс приедет вовремя.

Зря я надеялась.

– Смотри, кто там! – воскликнула Фло, когда мы с мамой, Пенелопой и тетей Лизбет вошли в маленькое кафе в парижском аэропорту.

Папай застрял у информационного бюро, чтобы выяснить, откуда отправляется самолет в Бразилию. Я проследила за пальцем Фло и увидела Паскаля, младшего брата Алекса. Но рядом с ним стоял не Алекс, а высокая женщина. На ее очень-очень длинных ногах были красные кожаные сапожки на высоких каблуках и с голенищами до коленей. Потом на ней ничего особенного не было, а дальше шло все черное: облегающая юбка, крошечный пиджачок и огромные солнцезащитные очки.

Я сглотнула. Женщина держала Паскаля за руку, значит,

это была мама Алекса. Паскаль помахал рукой, и женщина широко улыбнулась. Когда они подошли к нам, она сняла солнечные очки. Я сглотнула еще раз. Мне были знакомы эти широко распахнутые зеленые глаза с густыми изогнутыми ресницами. У Алекса были такие же.

И тут я сглотнула в третий раз. Точнее, попробовала это сделать, но в горле у меня вдруг появился комок.

Где же Алекс?

Женщина протянула маме руку:

– Люсиль Шевалье. Я есть мама Алекс, – она сочувственно посмотрела на меня. – Ты есть Лола, уи? Мне ощень жаль, но Алекс иметь температура.

– О, – ответила за меня мама. – Какая жалость! Я Вики Юнгхерц, мама Лолы. А это Пенелопа, Фло и Лизбет.

Фло что-то пробормотала, а Лизбет спряталась за спиной у Пенелопы. В тех случаях, когда моя тетя сталкивается с незнакомым человеком, она становится пугливой.

Паскаль вытянул изо рта леденец и протянул его тете.

– Будешь конфетку? – спросил он.

Тетя Лизбет покачала головой.

Я тоже покачала головой. Но не из-за Паскаля, а из-за того, что говорила его маман. Ее слова сначала попали мне в живот. Потом поднялись наверх – в голову. И там и засели, требуя немедленных действий.

– Да, но… – пропищала я.

– Это все ощень неожиданно, – продолжала тем временем маман Алекса. – Утром он пощюствовал себя нехорошо, я думала, это из-за волнения. Но щерез щас он имел уже ощень высокую температуру. Даже не смог встать с постели. Естественно, мальщик ощень расстроился. И попросил нас встретить Лолу…

– Но я не хочу, чтобы вы меня встречали! – выпалила я. – Я хочу видеть Алекса! Мы не можем по-быстрому съездить к вам домой?

Маман Алекса покачала головой.

– До вашего рейса ощень мало времени, – ответила она.

– Тогда мы сядем на следующий! – в отчаянии я схватила маму за руку.

– Ах, мышка, – ответила мама. – Самолет – не поезд. На следующий так запросто не сядешь.

– Но тогда… тогда… – у меня перед глазами все поплыло, ладони стали мокрыми. Я не знала, что сказать и зажмурилась изо всех сил. Вспомнила Алекса, как он называл меня «мон шери» или «Лола-львица», и поняла, что не смогу сесть в самолет, не повидав его в Париже.

«Пожалуйста, – попросила я, толком не понимая, к кому обращаюсь. – Пожалуйста, пусть что-нибудь случится!»

Хоть что-нибудь!

Прямо сейчас!

– Наш рейс… – раздался голос у меня за спиной. – Наш рейс откладывается!

Я открыла глаза, обернулась и с открытым ртом уставилась на папая.

– У них, видите ли, технические проблемы, – мрачно продолжал он. – Какая-то дверь не закрывается.

Ох, как у меня зачесалась голова! Так что там говорит папай?

Мама тоже заволновалась. Но совсем иначе, чем я. Так, словно все это ей ужасно неприятно.

– Что же теперь делать? – спросила она.