Лоллипоп
Шрифт:
Бабушка Лоллипопа была очень дружна с некой госпожой Эренрайх. Два-три раза в неделю госпожа Эренрайх захаживала к бабушке в гости. А так как она неизменно приносила Лоллипопу либо пакетик с мармеладом, либо фломастер, либо альбом для рисования, то Лоллипоп всегда оживлялся, когда говорилось: «Сегодня вечерком заглянет Эренрайх!» Он первым открывал дверь госпоже Эренрайх и первым здоровался с ней, что позволяло ему из двух альбомов для рисования или двух фломастеров –
Когда бабушка сказала: «Сегодня вечером Эренрайх придёт с Леманном», Лоллипоп подумал, что Леманн – муж госпожи Эренрайх. Она частенько рассказывала о нём, о его усах, лысине и непомерной жадности. Звали его Людвиг, а скуп он был до того, что попрекал госпожу Эренрайх, когда она слишком густо мазала масло на хлеб или добавляла в чай слишком много рома. Лоллипоп заранее предвкушал встречу с Леманном, обладающим усами, лысиной и непомерной жадностью. Жадность занимала его особенно, ведь из всех, кого Лоллипоп знал, никто жадным не был.
Вечером в назначенный час раздался звонок, и Лоллипоп бросился открывать. «Можно ли с первого взгляда определить, что он жадина?» – думал Лоллипоп. Он распахнул дверь и провозгласил:
– Все домашние приветствуют вас! – и в тот же миг отскочил назад, в переднюю.
На пороге, рядом с Эренрайх, стоял пёс. Среднего роста, каштановой масти, вислоухий, с обрубком вместо хвоста.
– Привет, Лоллипоп! – весело сказала госпожа Эренрайх и вошла с псом Леманном в переднюю так, будто делала это уже тысячу раз. Будто ни один человек собак не боится.
Лоллипоп пулей влетел в туалет и заперся на щеколду. Он не вышел, когда госпожа Эренрайх позвала: «Лолли, детка, я принесла листы для вырезания!» Он не вышел, когда мама позвала: «Лоллипоп, за стол!» Он не вышел, даже когда сестра позвала: «Лоллипоп, пусти, мне очень нужно!»
Лоллипоп покинул туалет лишь тогда, когда был абсолютно уверен, что Леманн пробежал в гостиную. Он осторожно приоткрыл дверь, прошмыгнул в детскую и достал из ящика зелёный «Лоллипоп». Обсосанный и готовый к употреблению. Только Лоллипоп решился выйти из детской, как перед дверью вырос Леманн. Он перекрыл собой весь дверной проём, высунул язык из пасти и закашлялся. То ли от астмы, то ли от кровожадности – трудно определить. Сердце Лоллипопа стучало с перебоями, дыхание спёрло. Но там, в гостиной, в этот момент ели на десерт клубничное мороженое. А оно быстро тает. А растаявшее клубничное мороженое – типичное не то. Лоллипоп дрожащими пальцами поднял леденец, прижался к нему правым глазом, шагнул к порогу; его левая нога почти коснулась правой передней лапы Леманна.
– Раз, два, три, кому сказано – замри! – умоляюще прошептал Лоллипоп.
Но Леманн вдруг подпрыгнул, и Лоллипоп поковылял в детскую. Без леденца. Сжимая в кулаке голую палочку. Леденец остался в пасти у Леманна. Лоллипоп с содроганием вслушивался, как Леманн смачно хрупает леденцом. Лоллипоп влез на кресло, с него на письменный стол, а с него на шкаф. Взглядом он буравил дверь, за которой скрывался Леманн. А тот, облизав морду, опять разлёгся на пороге, дыша шумно, с присвистом, подозрительно.
Вскоре к детской подошла сестра и сказала, что если Лоллипоп сейчас же не придёт, то совершенно дивное мороженое ему улыбнётся. Она погладила Леманна. Он не принадлежал к той части собак, которых она побаивалась.
– Я мороженого не буду, – сказал Лоллипоп.
– Тогда я его съем? – спросила сестра.
– Сколько угодно, – сказал Лоллипоп.
Сестра ушла в гостиную. Лоллипоп слышал, как она сказала: «Лоллипоп опять придуривается: залез на шкаф, глядит сычом и заявляет, что мороженого не будет».
Потом Лоллипоп услышал, что сестра ест мороженое: ложка звякала о дно вазочки. Звуки эти больно отдавались в сердце. А потом до Лоллипопа донеслись выстрелы. По телевизору шёл его самый любимый детектив. Где главный герой со стеклянным глазом. Лоллипоп решился на вторую попытку. Чуть дыша, он слез со шкафа на письменный стол, оттуда на кровать, оттуда перебрался к тумбочке и достал из неё последний, на чёрный день отложенный «Лоллипоп». Хотя он был отменно отшлифован языком, Лоллипоп ещё немножко полизал его, затем поднёс к правому глазу, закрыл левый и двинулся к двери, на Леманна. Не успел он дойти до середины комнаты, как Леманн встряхнулся, одним махом подскочил к Лоллипопу, и леденца не стало. А вместе с ним и палочки.
– Спасите! – завопил Лоллипоп. – На помощь!
Бабушка примчалась как на пожар. Но она знать не знала, что Лоллипоп боится собак. Да и Леманна в детской уже не было. Как только Лоллипоп закричал «караул!», он удрал в прихожую. Такой визг не для его ушей.
Лоллипоп пустил тихую слезу, бабушка громко утешала. Он наврал ей с три короба. За окном, дескать, появилось страшное лицо. Лицо матёрого убийцы – заросшее щетиной, с шишковатым носом. Бабушка сказала, это определённо следствие того, что Лоллипоп смотрит по телевизору одни гангстерские фильмы и слишком много читает комиксов. Чтобы успокоить его, она открыла окно, всё кругом оглядела, даже на небо посмотрела и сказала:
– Кругом ни души, ни намёка на убийцу!
И повела Лоллипопа в гостиную. Леманн прилёг у входной двери и делал вид, что спит и ничегошеньки не знает. Сестра мороженое слопала. Комиссар со стеклянным глазом убийство распутал. Лоллипопу было себя безумно жалко.
Госпожа Эренрайх приходила отныне только с Леманном, поскольку Людвиг, её муж, расстался с ней. Он перебрался к своей древней матушке. Эренрайх и Людвиг устраивали немилосердные перебранки из-за людвиговского скупердяйства. Или из-за расточительности Эренрайх. С чьей колокольни смотреть. Уходя, Людвиг сказал: «Ноги моей здесь не будет! Пока не раскаешься в склонности жить не по средствам – не вернусь. Клянусь сберкнижкой!»
– Долго же ему придётся ждать, – всхлипывала госпожа Эренрайх, – пусть у меня сердце лопнет, а у него сберкнижка, всё одно не отступлюсь!
Бабушка одобрительно кивала. Чай с ромом и хлеб с добрым слоем масла, по её мнению, далеко не роскошь. Если Леманн прежде всегда оставался с жадюгой Людвигом, то теперь неотступно следовал за Эренрайх. Он был из тех четвероногих, что органически не могут оставаться дома одни. Стоило ему хоть полчаса пробыть в одиночестве, как он своим гавканьем доводил до истерики всех собак в доме. Когда кто-нибудь проходил мимо двери, он скулил душераздирающе. Дворничиха даже пригрозила позвонить в Общество защиты животных. А тут ещё сестра воспылала к нему нежными чувствами и желала его видеть.