Ломбард слов

Первоцветов. Антон Родионович.

Это моё имя, позвольте представиться.

Слово зимы. Слово власти. Слово смерти.

А эти слова брал под залог старик Отто, живущий в Ямской стороне.

Бережно сжимая в кармане последний гривенник, я пешком проделал весь путь от Васильевского острова, где до того напросился отобедать у своего товарища Рябцева. Стоял промозглый ноябрьский вечер, город окутало густым туманом, который лишь изредка разрывали проносящиеся мимо извозчики. Дорогой я сильно продрог – плечи трясло от озноба, ноги мои застыли, а нос заложило.

Уже

оказавшись в Ямской, я позволил себе дать слабину – спустился в питейный подвальчик, и взял стакан чаю и херес. Мужик ещё недовольно торговался, поглядывая на мой гривенник.

– Собака, – сказал я ему, – да ты из-за двух копеек будешь делать сцены?

– Ладно, пий, – проворчал он себе в усы и махнул на меня здоровенной мужицкой лапищей, – жалко тебя.

Выглядел я в ту минуту, должно быть, и правда довольно убого. Голос у меня ломался, гнусавил и дрожал, пальто истрепалось, волосы грязными прядями висели вдоль худого лица. Да и что с того? Разве в таком виде я не был под стать этому клоповнику, в который приличный человек и носу не покажет? Ну, да это последняя ночь, завтра всё уж будет по-другому – и этот мужик, и остальные ещё благодарны мне будут, если хотя бы гляну в их сторону.

Оставшуюся дорогу я пребывал в натянутом и решительном состоянии духа.

Ломбард слов Отто притулился у неприметного тупика по одной из Ямских линий. Здесь было так тихо, что собственные мои шаги гулким эхом разлетались по белёсой дымке на всю округу.

Крепкая дверь, украшенная металлическим вензелем, звонок.

– Кто? – спросил меня хмурый мальчишка подручный, выглянувший в щель.

– По делу, – ответил я.

– Кто, тебя спрашивают? – повторил он ещё более беспардонно.

– Первоцветов. Студент.

На этом дверь закрылась и мальчишка куда-то пропал. Это уж было совсем свинство, но тут ничего не попишешь. Кто в своём праве, за тем и правда. Я стоял на пороге в ожидании, притопывая от холода.

Через некоторое время дверь отворилась и снова появился мальчишка.

– Картёжник? – спросил он.

– Да, – ответил я и улыбнулся.

***

– Антон Родионович, я полагаю? – приветливо вытянул руку Отто, когда меня ввели в тёплую гостиную с кремовыми обоями, дорогими креслами и камином на английский манер. – Знал, вы не поверите, ещё до реформы знал вашего отца. Человек был блистательный, изящный, а какие подавал надежды? Ах, трагедия. И ведь правда, во многих он будил зависть невыносимую, едкую, как копоть, и неизбывную. Признаться, и ваш покорный слуга этим грешил… Ведь даже для меня, подумайте, были закрыты те места, в которые легко, на дружеской ноге, был вхож ваш почтенный батюшка. Что же вы, по делу или от скуки нагрянули?

Договорив это, Отто медленно прошёл за большой дубовый стул, обтянутый красным сукном. Его негнущиеся ноги, точно чужие, с трудом удерживали грузное тело. Видом своим Отто несколько напоминал далёкого родственника из губернии, который мягкими речами старается задрапировать свою некоторую отсталость от жизни, от новостей. Но это только на первый взгляд.

Стоило присмотреться, как в могучей фигуре этого существа (мы ведь согласны, что

не стоит называть их людьми?) просматривались и железная твёрдость, и жестокость, и может даже опасность. Глаза Отто оставались холодными кусочками льда даже в тот момент, когда он говорил что-то приятное.

– Вы, должно быть, слышали, что сегодня в «Отражении» собирается большая игра? – спросил я.

– Ах, друг мой, – вскинул руки Отто, – я ничегошеньки не смыслю в этих карточных увеселениях, все эти музы, медузы. Мне ближе по вкусу, знаете, рулетка. Почему же, скажите, она столь непопулярна у вас в стране? Вы, насколько могу судить, не бывали в Висбадене?

– Нет.

– И это зря. Прегрешение против порядка. Разных удовольств, знаете, в наше время открыто великое множество, целый безграничный океан удовольствий, и чем больше доступно человеку, тем он счастливее, не правда ли? Ну, чего вы стоите, садитесь?

Я послушно присел за стол напротив Отто.

– Поговорим о деле, – голос его сразу несколько изменился. Из отеческого стал сухим и серьёзным. – Сколько же вы планируете получить?

– Пятьдесят рублей, – ответил я, не поднимая глаз.

– Дурак, – вздохнул Отто. – За эту вашу игру, сколько вы планируете выручить?

Я сидел, вжавшись в кресло, и старался соображать быстрее. Вопрос ставил меня в дурное положение – нужно было либо врать, либо ждать непредсказуемых последствий.

– Всего около двух тысяч, если повезёт, точно не скажу, – ответил я честно. – Будет зависеть от банка и от остальных игроков. У меня новая колода, которой никто не ждёт…

– Антон Родионович, – хищно проговорил он. – И вы ко мне ради пятидесяти рублей пришли? Ради одного словечка?

– О большем просить не смею.

– Положение ваше, однако, крайне не устойчиво. Слыхал, что вы сегодня испрашивали в одном месте, да вам отказали, не так ли? Опять же и удовольствия, увеселения. Ведь какой день! Не станете же вы себя держать в чёрном теле?

– И всё-таки, это лишнее, – стоял на своём я.

– Ах, Антон Родионович, – сладко пропел Отто и света в гостиной будто стало меньше.

Вдруг в тенях у него за спиной произошло какое-то движение. Отто поймал мой взгляд и в следующую секунду глянул мне за спину. Я не успел обернуться. Со спины мне накинули на голову непроницаемый, чёрный мешок. Я вскочил, извивался, пытался хоть как-то высвободиться, но без толку. Руки мои схватили и заломили за пояс. Дышать было невыносимо тяжело. Я хватал ртом воздух в отчаянной попытке понять, ждёт меня скорая смерть или не скорая. В ушах звенел переливающийся, вроде как смеющийся голос Отто.

– Что вы? Полно вам так сопротивляться, вы же не барышня, имейте хоть капельку самоуважения. Знаете, ваш отец постыдился бы лицезреть подобную драму. Какой танец, Антон Родионович, это ведь в конце концов неприлично. Подождите немного, не позорьте своих досточтимых предков.

Меня куда-то вели. В помещение гораздо более сырое и прохладное. Дышать я всё же мог, хоть и с большим трудом. Ноги обмякли и почти не слушались. За моей спиной припрыгивал кто-то нетерпеливый и постоянно ступал мне на пятки.