Лондон. Биография
Шрифт:
Несколько позже в городе развернул свою деятельность Чарлз Прайс, или «Старый Пройдоха», – он занимался хитроумными подделками и сбывал фальшивые банкноты, тщательно гримируясь под разных людей. Это был «плотный мужчина средних лет», но он часто притворялся дряхлым и немощным, надевая «длинный черный камлотовый плащ с широкой накидкой, завязанной под самым подбородком». Еще он носил «шляпу с большими опущенными полями и зеленые очки или зеленый козырек на глазах» – другими словами, одевался как «старик» с театральных подмостков.
На исходе XIX века большим мастером перевоплощения слыл преступник по имени Чарлз Пис: сын слесаря, он жил как обычный английский домовладелец попеременно в Ламбете и Пекеме. Однако, «выдвинув нижнюю челюсть, он мог совершенно изменить весь свой облик. Порой он притворялся одноруким, пряча вторую руку под одеждой… Полиция заявляла, что даже без помощи грима, парика и прочих специальных средств он умел так менять свою внешность, что его невозможно было узнать». Он сконструировал складную лестницу восьми футов
Он был также хладнокровным бандитом, убивавшим всех, кто вставал у него на пути, поэтому восхищение его актерским даром несколько умерялось отвращением, которое вызывала его жестокость. «Ньюгейтский календарь» вообще изобилует рассказами о самых разнообразных зверствах – в пример можно привести хотя бы «Историю об ужасных измывательствах Элизабет Браунриг над ее служанками». Браунриг была повитухой, которой попечители прихода Сент-Данстан вменили в обязанность «помогать разрешаться от бремени бедным женщинам из работного дома». В ее доме на Флер-де-Ли-корт близ Флит-стрит было несколько служанок, девушек без гроша за душой, и она систематически издевалась над ними, мучила и убивала их. Осенью 1767 года, когда ее вели на казнь, лондонская толпа кричала, что «она отправится в ад» и «ее заберет дьявол». После смерти ее тело было анатомировано, а скелет выставлен в музее Хирургического общества.
Подобные события повлекли за собой возникновение и другого жанра – так называемых «предсмертных исповедей». Иногда их действительно составляли сами преступники, которые часто с упоением читали в камерах свои «Последние речи», но обычно эти мрачные нравоучительные тексты писал ньюгейтский «ординарий», то есть священник, подготавливавший заключенных к смерти. Затем город становился сценой, где ради устрашения и развлечения столичной публики разыгрывались жестокие спектакли.
У Артура Конан Дойла есть рассказ о том, как Шерлок Холмс разоблачил мошенника, притворявшегося нищим. Герой «Человека с рассеченной губой», преуспевающий предприниматель из кентских пригородов Невилл Сент-Клер, каждое утро ездил в Сити и каждый вечер возвращался с Каннон-стрит электричкой, которая отправлялась оттуда в четверть шестого. Однако затем выяснилось, что у него была тайная квартира на Аппер-Суондам-лейн (это «грязный переулок» к востоку от Лондонского моста), где он перевоплощался в «угрюмого калеку» с «ярко-рыжей шевелюрой и бледным лицом, изуродованным чудовищным шрамом» и шел торговать спичками на Треднидл-стрит. Эта новелла была опубликована в 1892 году в цикле «Приключения Шерлока Холмса». Двенадцать лет спустя на Бишопсгейте продавал спички нищий, хорошо известный всей округе, потому что он был «парализован… часто видели, как он с трудом тащится по обочине – голова его свешивалась набок, все конечности сотрясала сильная дрожь, одну ногу он волочил за собой, а правая рука у него была сухая и неподвижная. В довершение к этой ужасной картине его лицо было искажено самым невероятным образом». Это слова из книги старшего инспектора городской полиции Эрнеста Николлса «Преступления в пределах одной квадратной мили». Осенью 1904 года молодой констебль из того же полицейского участка решил проследить за этим торговцем спичками и обнаружил, что, дотащившись до Кросби-сквер, парализованный нищий «выходил с другого ее конца стройным юношей». Он оказался джентльменом по имени Сесил Браун Смит, который имел дом «в фешенебельном пригороде Норвуде» и вел безбедное существование на подаяния тех, кто проходил мимо него на Бишопсгейте. Это – любопытное совпадение, если не сказать больше, и оно может быть причислено к длинному ряду странных совпадений, которыми богата жизнь в городе.
В той же книге о полицейских буднях рассказывается об окровавленной бритве, найденной за автобусным сиденьем; нашедший ее молодой человек медлил несколько дней, прежде чем отнести ее в полицию, поскольку года два-три назад он сам перерезал горло своей подружке именно таким орудием. Это выглядит так, будто сам город уличил преступника. История о «фальшивом» нищем может навести на мысль о том, что Сесил Браун Смит читал новеллу Конан Дойла и решил воспользоваться выдумкой писателя; однако возможно, что некоторым писателям удается подметить и запечатлеть в своих книгах подлинные уловки городских мошенников.
В любом случае, связь между реальным и воображаемым в мире преступлений не распалась и в XX столетии. Томми Стил играл Джека Шеппарда в спектакле «Где Джек?», Фил Коллинз был Кутилой Эдвардсом в «Кутиле», Роджер Далтри – Джоном Маквикаром в «Маквикаре», а двое исполнителей из «Балета Шпандау» изобразили братьев Крей в одноименной постановке. Традиция «Оперы нищего» и «Беггарс-буша» жива по-прежнему.
Глава 30
«Вареные раки» и прочее
Если
Поначалу «стражи», как называли блюстителей порядка в течение многих веков, действительно были часовыми, охранявшими городские стены. В одном документе 1312 года говорится, что «во все дневные часы два человека, вооруженных как должно, обязаны нести стражу у ворот, внутри или снаружи, дабы встречать тех, кто явится на коне или с оружием и пожелает вступить в Город». Но как же насчет внутреннего врага? Согласно обычаю, за порядком в каждом уорде следили «добрые люди», то есть попросту его жители, но в 1285 году была введена неофициальная система «народной» охраны: появились «стражи», которые подчинялись констеблю и должны были поддерживать порядок в своем районе. Каждый домовладелец, свободный от выполнения обязанностей бидля (церковного сторожа), констебля или мусорщика, время от времени отправлялся в дозор; увидев нарушителя, дозорные должны были поднимать крик, после чего хулигана ловили всем миром. В письменных источниках того времени встречаются сообщения о погонях за непокорными подмастерьями и арестах «ночных бродяг». Постоянно упоминаются также «буяны», которые пили, играли в азартные игры и избивали людей на улицах. Их хватали, сажали под замок, а наутро приводили к мировому судье.
56
В переводе Т. Щепкиной-Куперник этот персонаж носит фамилию «Кизил».
Участие в дозорах считалось общественной обязанностью, но у занятых своими делами домовладельцев вскоре вошло в обычай нанимать в «стражи» кого-нибудь вместо себя. Однако добровольцы зачастую оказывались людьми, мало к чему пригодными; отсюда характеристика лондонских ночных сторожей как «жалких стариков, у которых нет иного оружия, кроме фонаря да палки; они обходят улицы и выкрикивают время всякий раз, как пробьет колокол». Можно вспомнить и то, как собирал ночной дозор констебль Догберри из шекспировской комедии: «Ты, говорят, самый бестолковый, стало быть, лучше сторожа не найти, – вот и бери фонарь». В 1730-х в целях улучшения ситуации был принят закон о ночной страже и организована система оплаты труда дозорных из коммунальных налогов: законодатели надеялись, что теперь приходских пенсионеров заменят люди помоложе, – например, отслужившие свой срок солдаты или моряки, но практически все осталось по-прежнему. Сохранилась фотография одного из последних лондонских сторожей Уильяма Энтони, сделанная в середине XIX столетия: в правой руке у него палка, в левой – фонарь. На нем странная широкополая шляпа и длинное пальто, обычный наряд представителей этой профессии, а лицо его выражает нечто среднее между суровостью и скудоумием.
Лондонцы прозвали таких сторожей «чарли» и постоянно их высмеивали. Сторожа обходили городские улицы и якобы охраняли частную собственность. «Когда этот человек совершает свой первый обход, – писал Сезар де Соссюр в 1725 году, – он тычет своей палкой в двери домов и лавок, чтобы проверить, надежно ли они заперты, и если находит открытую, предупреждает хозяев». Кроме того, сторожа будили людей, «которым предстояло спозаранку отправиться в дорогу». Но на «чарли» трудно было положиться. В рапорте одного полицейского чина, решившего без предупреждения проверить посты в своем районе, сообщается: «…звал сторожей, но никто не появлялся… Констеблей нигде не было, одного сторожа встретил далеко от участка… оттуда пошел в ночной трактир и там обнаружил четверых сторожей из прихода Св. Климента за выпивкой». В XVI веке было широко известно, что они «выходят в дозор очень поздно, садятся где-нибудь на площади и засыпают либо потому, что много работали, либо от выпитого, а порою лишь потому, что тело ночью требует отдыха». И триста лет спустя их по-прежнему бранили, называя «старыми хрычами, ползающими не быстрее улитки», и говоря, что «силы у них в руках не достанет и на то, чтобы арестовать пятидесятилетнюю прачку, идущую домой после целого дня тяжелой работы». Нередко сторожа подвергались нападению пьяных забияк и хулиганов. Бывало, что «сторожа, дремлющего в своей будке между обходами, переворачивали вместе с будкой, и он беспомощно барахтался внутри, точно черепаха на спине, покуда не приходила помощь». Да и просто на темных улицах «буяны» частенько сбивали «чарли» с ног, раздраженные их монотонными выкликами.
Таким образом, в период с XIV по XVIII столетие охрану порядка в Лондоне трудно было назвать безупречной. Факты свидетельствуют о том, что средневековая система поддержания порядка внутри отдельных районов сохранялась в течение многих сотен лет; лондонцы сами следили за тем, чтобы у них в городе царила хотя бы относительная безопасность, полагаясь при этом на неофициальные органы местного правосудия. Карманников и проституток, а также врачей-шарлатанов и жуликов-торговцев по большей части не трогали. Муж-рогоносец удостаивался «шаривари» – шуточного концерта, исполняемого на «кастрюлях, чайниках и мозговых костях». Впрочем, из того, что призывы к созданию общегородской полиции так долго игнорировались, можно сделать вывод о сравнительно высокой эффективности этой «системы самообслуживания».