Лондон. Прогулки по столице мира
Шрифт:
— Это запрещено, сэр, — заявили мне с убийственным высокомерием. — Мистер Уорнер будет крайне недоволен.
— Ну хорошо, а куда ты хотел бы съездить? — спросил я, сожалея о том, что провожу этот морозный день в Эскоте.
— А нельзя ли съездить в Хэмптон-Корт, сэр? — спросил мальчик.
Невозможно было представить себе менее подходящего дня для подобной экспедиции, но все же мы вскоре отправились в путь. Остановившись в Стейнсе, мы вышли на плавучую пристань и понаблюдали за проносившимися мимо нас ледяными водами разлившейся Темзы. Небо было синим, шел дождь, вскоре обещавший перейти в снег.
Когда мы прибыли в Хэмптон-Корт, на крыше дворца лежал тонкий слой снега, и возвышавшееся в серой дымке зимнего дня старое здание казалось заброшенным. Действительно,
Как только мы оказались во дворце, мальчик, совсем недавно убеждавший меня, что история — его увлечение на всю жизнь, откровенно заскучал, хотя я изо всех сил пытался пробудить в нем интерес. Похоже, у него была какая-то идея. Нам пришлось пройти несколько галерей и приемных залов, прежде чем выяснилось, что он приехал в Хэмптон-Корт с единственной целью — взглянуть на Галерею привидений. После этого открытия мы направились прямиком в галерею, название которой звучало особенно заманчиво в этот пасмурный зимний день.
— Видите ли, сэр, у Ходжеса есть книжка под названием «Дома с привидениями», которую мы читаем в общей спальне по ночам. Так вот, в этой книжке написано, как призрак Екатерины Говард…
Когда мы услышали приближающиеся шаги, мальчик побледнел, на его лице появилось совершенно очаровательное выражение неподдельного страха. Это, разумеется, был смотритель, но он знал, что именно мы желаем услышать, и потому сообщил, что призраков здесь много, но три самых известных — это призраки Джейн Сеймур, Екатерины Говард и миссис Сибилл Пенн, кормилицы Эдуарда VI. Еще он поведал нам, что призрак Джейн Сеймур, с горящей свечой в руке, появляется темными ночами и что призрак несчастной Екатерины Говард, которой в момент казни было всего двадцать лет, с пронзительными криками бредет в направлении часовни, где Генрих слушал мессу, когда палач приводил в исполнение смертный приговор. Призрак Сибилл Пенн ассоциируется со звуком прялки, который слышали во дворце много лет тому назад. Этот звук невозможно спутать с каким-либо другим и невозможно объяснить. Во время ремонта галереи, проводившегося Управлением общественных работ, был обнаружен проход в ранее неизвестную комнату. В ней те, кто знал о таинственных звуках, к своему удивлению, нашли старинную прялку, педаль которой оставила глубокую царапину в полу.
Как ни странно, о призраках тех, кого ожидаешь здесь встретить, никто никогда не слышал. А ведь логично было бы ожидать встречи в коридорах Хэмптон-Корта, допустим, с кардиналом Уолси, самим Генрихом, быть может, с Екатериной Арагонской и, конечно же, с Анной Болейн.
Те, кому приходилось вывозить школьников на экскурсию, возможно согласятся со мной: никогда не угадаешь, что еще может произойти. Вдруг окажется, что вы сидите верхом на слоне или переписываете номера локомотивов в Паддингтоне. Впрочем, финал моего дня оказался совершенно предсказуемым. В результате долгих хождений по дворцовому лабиринту я промерз до костей, но, поскольку перестал сетовать на собственную глупость и огорчаться из-за того, что оказался в смешном положении, мне даже стало нравиться это развлечение. Лабиринт был усыпан снегом, грунтовые тропинки заледенели, и мы, разумеется, были единственными узниками. Мальчик, как и все дети, без труда нашел выход и с ликованием ждал, когда я выберусь из лабиринта.
— Это и в самом деле очень легко, сэр, — объяснял он. — Я двигался по системе Смита Майнора, как можно быстрее направо, потом еще раз
Когда-нибудь, подумалось мне, надо будет вернуться в лабиринт и проверить систему Смита Майнора. По возвращении в школу ее директор пригласил меня в свой кабинет и угостил бокалом шерри. При этом он выразил надежду на то, что мы с пользой провели день.
— Я уверен в том, что вы углубили его знания, — сказал он с явным сарказмом. — Я и не знал, что этот мальчик так интересуется историей. Во всяком случае, сей интерес никоим образом не повлиял на его успеваемость.
Теперь, теплым летним днем, я снова шел по широкой аллее, которая вела к дворцу. На сей раз моими спутниками оказалась толпа экскурсантов, которые летом постоянно приезжают сюда из Лондона. Некоторые катили перед собой детские коляски, другие несли и детей, и корзинки для пикника. Кто, размышлял я, может оценить то воздействие, которое подобные здания оказывают на воображение обычной публики? Они — часть наследия английской нации, они производят впечатление на миллионы людей. Некоторые бродят по их залам со скукой на лице, хотя подсознательно, быть может, понимают, что эти здания хранят в себе нечто важное. Другие просто отдают дань пристрастию англичан к выездам за город, третьи стремятся постоять среди шедевров прошлого и набраться впечатлений — и, может статься, осознать, что и сами каким-то непостижимым образом связаны с этим великолепием.
Для меня Хэмптон-Корт — место, где легче всего представить, какой была повседневная жизнь Генриха VIII и его великой дочери, увидеть, будто наяву, как зимой они сидели у камина, а летом играли в теннис и занимались садом, выезжали поохотиться на оленя, танцевали и веселились вместе с друзьями. Однако большинство прежде всего начинает осмотр с покоев Стюартов и лишь под конец заглядывает в более старые комнаты Тюдоров и в Большой зал, в котором кутил Генрих VIII и в котором, возможно, играл Шекспир.
Я бы предложил посетителям осматривать Хэмптон-Корт в хронологической последовательности. Вместо того чтобы начинать осмотр с покоев Стюартов, я бы предпочел войти в Большой зал, пройти по немногочисленным комнатам Тюдоров, в свое время богато украшенных гобеленами и обставленных дубовыми креслами, столами, буфетами и часами; затем следует заглянуть в те комнаты, в которых четыре столетия тому назад жили Уолси и Генрих VIII.
Кардинал Уолси выбрал в качестве своего загородного дома Хэмптон-Корт, поскольку лекари сказали ему, что это самое здоровое место из всех, расположенных в пределах двадцати миль от Лондона. Как и многих других крупных и здоровых мужчин, Уолси пугала мысль о том, что он может заболеть; загородный дворец стал убежищем, куда он скрылся во время чумы, покинув людные улицы Лондона. Прежде всего он наладил снабжение дворца питьевой водой из находящегося в трех милях Кумб-Хилла. Для этой цели под Темзой, выше Кингстонского моста, были проложены свинцовые трубы.
У кардинала был хороший вкус, он обожал роскошь и великолепие и к тому же имел колоссальные доходы. Вскоре его дворец стал самым величественным в королевстве. Сначала этот дворец привел Генриха VIII в восторг, но потом король стал испытывать зависть. Количество людей, проживавших в этом дворце, изумило бы человека любой эпохи, но людям нашего времени, привыкшим обходиться без слуг, оно кажется просто невероятным. Во главе двух кухонь, одна из которых обслуживала только кардинала, стоял главный повар. Он одевался в бархат и был наделен властью над целой армией подчиненных. Вам покажут маленькую комнату, в которой он составлял меню. В его подчинении находились восемьдесят поваров-помощников, йоменов и судомоек. Около сотни слуг трудились в гардеробной, прачечной и на лесном складе, не говоря о конюшне, где главный конюший руководил огромным числом конюхов и их подручных. Помимо домочадцев кардинала и челяди во дворце находились шестьдесят священников и служек при часовне, имелся хор и великое множество личной прислуги. Будучи лордом-канцлером, Уолси содержал и второй штат слуг, в который входили герольды, парламентские приставы, менестрели, клерки, оружейники и ливрейные лакеи.