Лондон. Прогулки по столице мира
Шрифт:
Много счастливых часов я провел в Национальной галерее — и эти часы я никогда не забуду. Я считаю одним из восхитительных преимуществ жизни в Лондоне сознание того, что ты в любой момент можешь выйти на Трафальгарскую площадь и посетить великую сокровищницу шедевров мирового искусства.
Я могу месяцами не посещать музей, но потом однажды — например, в утренней неге между сном и пробуждением — в памяти всплывает когда-то виденный образ. И сначала это всего лишь туманное воспоминание, затем оно приобретает форму и цвет, но чего-то все равно не хватает, что-то ускользает от меня. Серый это цвет или синий? А на женщине черная юбка с белой меховой оторочкой или наоборот? Собака или кошка выбегает из-за угла? Надо пойти и проверить!
И
Возможность встречи наполняет день радостным предвкушением, наконец настает долгожданный миг, когда я поднимаюсь по ступенькам Национальной галереи и направляюсь в тот зал, где висит картина. Это мой личный способ наслаждаться произведениями искусства. Иногда Сарджент зовет меня в галерею Тейт, или «Пердита» Гейнсборо — в музей Уолласа. Надо сказать, такие свидания с картинами часто оказываются более удивительными, чем встречи с живыми людьми.
Наша Национальная галерея, созданная и оформленная с таким вкусом, появилась на свет совершенно случайно немногим более века назад. Однажды в Англию приехал четырнадцатилетний мальчик по имени Джон Джулиус Ангерштайн, русско-немецкого происхождения. Он нанялся на работу в Сити и к двадцати одному году занимал должность клерка в компании «Ллойд», которая тогда еще была кофейней. Именно благодаря влиянию и прозорливости Ангерштайна была основана та компания «Ллойд», которую мы знаем сегодня. Ангерштайн нажил большое состояние. Он был не только деловым гением, но и очень порядочным и культурным человеком. В качестве хобби он занимался коллекционированием живописи, в чем ему помогали сэр Томас Лоуренс и Бенджамин Уэст. Когда Ангерштайн умер в весьма почтенном возрасте в 1803 году, по завещанию коллекция подлежала продаже. В воздухе уже давно витала идея создания национальной галереи искусства, и потому правительство купило картины Ангерштайна за пятьдесят семь тысяч фунтов. Всего коллекция насчитывала тридцать восемь произведений, включая «Воскрешение Лазаря» Себастьяна дель Пьомбо, «Венеру и Адониса» Тициана, замечательную картину «Бахус и Силен» Каррачи, «Поклонение волхвов» Рембрандта. Также в их число входил цикл картин Хогарта «Модный брак», который сейчас можно увидеть в галерее Тейт.
С этого все началось. Вначале картины экспонировались на Пэлл-Мэлл, затем в здании Национальной галереи. Любопытный факт показывает, как сильно изменился Лондон за последние сто лет: первые отчеты членов правления галереи утверждают, что грязь и копоть, покрывающая холсты, — следствие той грязи, которую приносили толпы посетителей (огромное количество немытых тунеядцев, которые прятались в галерее от дождя), а также влияние лондонского смога.
Первая «буря» случилась в Национальной галерее во время генеральной очистки картин в 1846 году и повторилась в 1853-м. Интересно сравнить критические выступления по поводу методов реставрации, к которым присоединился Джон Рескин, с критикой, обрушившейся на тех, кто реставрировал и чистил произведения старых мастеров после окончания Второй мировой войны.
Во время первой генеральной очистки Рескин замечал «слой пыли в дюйм толщиной на рамах картин (пожалуй, все-таки преувеличение, даже в эпоху печного отопления. — Г. М.), тьма смыкается над холстами, будто кто-то опускает штору», каковое обстоятельство он приписывал «влиянию на состояние полов и воздуха «многолюдной пахучей толпы». Как и многие современные критики, Рескин задавался вопросом, «не зашел ли процесс очистки слишком далеко, не слишком ли это большой риск и нельзя ли в будущем подыскать более простые и безопасные способы удаления копоти и грязи?».
С обратной стороны Национальной галереи, на площади Святого Мартина, находится
Высокое положение при жизни (и смерть) — это единственное необходимое условие для того, чтобы быть включенным в число экспонатов портретной галереи. Никто из ныне живущих, исключая членов королевской семьи, не может занять почетное место. Художественные достоинства также не имеют значения. Портрет должен иметь сходство с оригиналом, а в остальном, с точки зрения Национальной портретной галереи, любительская акварель может иметь такую же ценность, как и портрет кисти Гейнсборо или Ван Дейка. Самые ранние изображения относятся к эпохе Тюдоров. Среди них портрет Генриха VII в виде ростовщика, полный разоблачающего пафоса; портрет Генриха VIII, косоглазого, с маленьким, сладострастным и упрямым ртом; единственный портрет Анны Болейн не очень-то льстит оригиналу; то же можно сказать о портрете Екатерины Арагонской. Мария Кровавая, напротив, очаровательна.
Есть величественный портрет Карла II и восхитительный портрет Нелл Гвин. Босуэлл и Джонсон изображены так, как увидел их друг, сэр Джошуа Рейнольде. Портреты Нельсона кисти Эббота и Эммы Гамильтон кисти Ромни — настоящие сокровища. Есть рисунок Флоренс Найтингейл и фотография миссис Битон, которая написала знаменитую кулинарную книгу, — единственная, как я полагаю, фотография во всей галерее.
Большинство лондонцев, наверное, согласятся с тем, что, если вы не собираетесь завербоваться в армию, не являетесь государственным чиновником или солдатом в увольнительной и не сопровождаете какого-нибудь родственника из провинции, собираясь показать ему Конную гвардию и Кенотаф, вы нечасто ходите вдоль Уайтхолла. Вы скорее проедете мимо на автобусе или на такси по пути к мосту Ватерлоо или вокзалу Виктория, но вряд ли будете прогуливаться здесь без определенной цели.
Тем не менее однажды утром я решил неторопливо пройтись вдоль Уайтхолла и через несколько минут оказался возле скелета коня Наполеона, Маренго. Такие фантастические вещи могут произойти с вами в Лондоне на каждом шагу. Я совершенно не собирался этого делать. Все случилось как-то само собой.
В Уайтхолле, если идти влево по направлению к Вестминстеру, находится самый удивительный музей в мире. Он называется: Королевский музей обслуживания вооруженных сил. Это единственный музей из тех, что я знаю, в котором экспонаты выставлены в окнах. В каждом окне, оформленном в стиле Бонд-стрит, — один экспонат: голова акулы, зарубежная военная форма, две или три батальные сцены, вырезанные из картона. А возле входа — крашеная резная фигура с линейного корабля.
Музей располагается в помещениях, которые сохранились от древнего дворца Уайтхолл, — в бывшем Большом Банкетном зале, который Яков I построил для проведения праздничных торжеств, не подозревая о том, что его сын Карл шагнет через одно из этих окон на эшафот. После Вестминстерского дворца Банкетинг-хаус — одно из самых красивых лондонских сооружений. К сожалению, от великолепного фасада отвлекают перегруженные деталями витрины музея и особенно бесчисленное количество флагов, которые искажают благородные пропорции здания.
Роспись потолка принадлежит кисти Рубенса, изобразившего встречу Якова I с древними богами античности. Работа настолько великолепна, полна движения и энергии, что не сразу задаешься вопросом, а что Минерва, например, или Геракл имеют общего с Яковом I. Также очень символично, ввиду более поздних событий, что принц Карл изображен здесь в виде маленького херувима, которого поддерживают разные могучие аллегорические персонажи, тогда как его отец, сидя на троне, указывает на него покровительственным жестом.