Лондон
Шрифт:
Весна обернулась летом, однако известий о новых перемещениях Цезаря не поступало. Если за морем еще и сбивались легионы, никто не прибыл по реке в деревню, чтобы поведать об этом. И все же, когда мальчик спрашивал, придут ли римляне в селение, коль скоро решатся выступить, отец всегда негромко ответствовал: «Да». И добавлял со вздохом: «По-моему, иначе никак».
Причина была очень проста: брод. Он проходил близ острова, где обитали друиды. В отлив вода там не поднималась выше груди, и желающие легко добирались до южного берега.
– Конечно, – продолжал
Но первое мелкое место, начиная от устья, находилось именно здесь. И с незапамятных времен путешественники устремлялись в эти славные пределы, когда сходили с древних троп, тянувшихся вдоль великих меловых хребтов. Надумай римлянин Цезарь высадиться на юге и вторгнуться, минуя устье, в обширные земли Кассивелауна, кратчайший путь вывел бы его к этому броду.
«Скоро, – сказал себе мальчик, – он будет здесь».
Так, в ожидании, прошел месяц. Затем еще один.
В начале лета произошел случай, после которого мать, по мнению Сеговакса, стала вести себя куда чуднее.
Началось все вполне невинно, с детской ссоры. Он отправился с малюткой Бранвен на прогулку. Рука об руку они пересекли луга на южном побережье и поднялись по склонам к кромке лесов. Там они какое-то время играли. После мальчик, как всегда, стал упражняться в метании копья. А потом и сестра попросила попробовать.
Копье было невелико, а ранее Сеговакс обещал. Однако в этот раз он отказал, хотя не мог впоследствии вспомнить из-за чего: то ли решил, что все же она слишком мала, то ли хотел подразнить.
– Ты обещал! – возмутилась Бранвен.
– Может быть. Но я передумал.
– Так нельзя!
– А вот и можно.
Но то была крошка Бранвен – миниатюрная, гибкая и сильная; голубоглазая Бранвен, осмеливавшаяся взбираться на деревья, которые он не решался покорять; Бранвен, чьи гневные вспышки не всегда могли обуздать даже родители.
– Нет! – Она топнула. Лицо начало багроветь. – Это нечестно! Ты обещал. Давай сюда!
И она потянулась к копью, намереваясь сцапать его, но Сеговакс предусмотрительно сменил руки.
– Бранвен, нет. Ты моя младшая сестра и должна слушаться.
– Нет, не должна!
Она проорала это во всю мощь своих легких, с лицом уже глинистого оттенка и со слезами на глазах. Дернулась снова к копью, затем размахнулась и что было сил ударила брата кулачком по ноге:
– Ненавижу тебя!
Сестра буквально задыхалась от ярости.
– Ничего подобного.
– Да, ненавижу! – завопила Бранвен.
Она попыталась пнуть его, но он придержал ее. Сестра врезала ему по руке, а затем, не успел он ее перехватить, побежала по склону и скрылась среди деревьев.
Какое-то время он ждал, зная свою сестренку. Уселась небось на бревнышке, не сомневаясь, что он пойдет искать. И вот он отыщет ее, а она упрется, откажется сдвинуться с места и вынудит в конце концов умолять. И все же он поднялся к лесу.
– Бранвен! – позвал Сеговакс. – Я тебя люблю!
Но ответа не было. Он долго бродил вокруг. Девочка не могла заблудиться, поскольку, где бы ни находилась, ей некуда было деться, помимо склона холма, по которому Бранвен спустилась бы к прибрежным лугам и топям. Значит, нарочно спряталась. Он звал снова и снова – тщетно. Вывод напрашивался единственный: мальчик наконец догадался, что она задумала. Тихонечко обошла, побежала домой и сказала родителям, что он ушел, бросив ее одну, и теперь ему крепко достанется. Однажды она уже проделала над ним такую штуку.
– Бранвен! – окликнул он снова. – Я тебя люблю. – Под нос же буркнул: – Ну погоди, змеюжина мелкая, я тебе это припомню.
И Сеговакс пошел домой, где тоже, к своему изумлению, сестры не обнаружил.
Отец лишь вздохнул и отправился на поиски, бросив: «Спряталась где-нибудь, чтобы позлить его». Но мать отреагировала странно. Побелела как мел. Челюсть отвисла в ужасе. Голосом, севшим от страха, она прикрикнула на обоих:
– Живо! Найдите ее. Пока не поздно.
Не забыть Сеговаксу и взгляда, которым она его наградила. В нем была чуть ли не ненависть.
Его презирали в стае – последним ел, с ним почти не считались. Даже нынче, в летнюю пору, когда собратья кормились столь славно, что зачастую не утруждались долгим преследованием, он оставался тощим и шелудивым. Когда он снялся с гряды, чтобы порыскать в низовье, никто из стаи не воспрепятствовал, лишь равнодушно и пренебрежительно наблюдали за его уходом. И вот этим погожим днем к людским поселениям бесшумно направилась сквозь лес поджарая серая тень. Там, было дело, она лакомилась домашней птицей.
Однако при виде белокурой девчушки зверь притормозил.
Волки не имели обыкновения нападать на людей, ибо боялись. И вожак свирепо расправится с недоумком, посмевшим атаковать человека в одиночку, без дозволения и помощи стаи. С другой стороны, это убийство не обязательно выйдет наружу. Такой соблазнительный кус, опять же не придется делиться. Она сидела на бревне, повернувшись спиной. Напевала под нос и лениво стучала по дереву пятками. Волк подобрался ближе. Она не услышала.
Смертельно бледная Картимандуя бегом взбиралась по холму. Женщина отправила мужа другой тропой. Сеговакс, теперь перепуганный, уже почти скрылся из виду. Она тяжело дышала, но это смятение не шло ни в какое сравнение со страхом от мысли, которая затмила собой все прочие.
Если пропала девочка – пропало все.
Страсть Картимандуи пугала. Иногда она представала красивой; чаще – напоминала непреходящее томление, а порой становилась всепоглощающей и жуткой, гнавшей вперед, и с этим ничего нельзя было сделать. Так и сейчас. Картимандуя спешила по склону, подставив солнцу щеку, и ей казалось, что страсть ее к мужу не имеет границ. Она вожделела его. Стремилась защитить его. Нуждалась в нем. Ей было трудно представить свою жизнь без него. А самое семейство, ребенок – как им прожить без отца? К тому же она рассчитывала завести новых. Этого ей тоже очень хотелось.