Лондонские поля
Шрифт:
Я держал в руках буклетик из четырех страниц, сунутый мне убийцей (хотя, конечно, он пока еще не был убийцей, он был лишь на пути к этому). Сзади там красовалась цветная фотография королевы и грубо надпечатанное изображение флакона духов: «Ярость — от Амброзио». Спереди помещалось черно-белое фото моего водителя с не вызывающей доверия улыбкой, подпись «Кит Талант», а также следующее:
Водительские и курьерские услуги;
Собственный лимузин;
Консультации по игре в казино;
Предметы роскоши и приобретение товаров от известнейших производителей;
Обучение игре в дартс;
Лондонское представительство миланской фирмы «Амброзио», специализирующейся в области парфюмерии и мехов.
Далее следовала кое-какая информация о духах — «Скандале», «Ярости» и некоторых менее распространенных сортах, именовавшихся «Мираж», «Маскировка», «Двуличность» и «Жало». Ниже, в двойных кавычках, имела место надпись: «Я — Кит, это имя запомнить пора. Духи для меня — это вроде игра», а затем давался адрес и телефон. Две страницы в середине буклетика были пусты. Я сложил его и сунул во внутренний карман, совершенно бесцельно; однако впоследствии он оказался для меня бесценен.
Нетвердой походкой, по пути дважды невзначай поправив поясной ремень, Кит вернулся к машине по садовой дорожке.
На бесстыже лгущем счетчике значилось 143 фунта 10 пенсов, когда машина наконец доехала и я опять проснулся. Чувствуя себя как после повторного полета в самолете, я медленно выбрался из сонного, трейлерного какого-то запаха, воцарившегося в салоне, и выпрямился перед домом — домом огромным, как старинный вокзал.
— Штаты? Мне там нравится, — говорил Кит. — Нью-Йорк? Да, обожаю. Мэдисон-сквер, Центральный парк. Обожаю эти места. — Он взял из багажника мой чемодан и вдруг, вздрогнув, остановился. — Да это же церковь… — удивленно проговорил он.
— Раньше здесь был дом священника, викария или кого-то в этом роде, — пояснил я, указывая на доску с надписью, закрепленную высоко в каменной кладке. Надпись гласила: «Год 1876 от Рождества Христова».
— 1876! — воскликнул он. — Значит, какой-то викарий жил в эдаком доме!
По лицу Кита было ясно, что он сейчас недоумевает по поводу трагического упадка спроса на викариев. Что ж, людям по-прежнему требовалось то, для получения чего викарии разного рода некогда служили посредниками. Но сами викарии были теперь не нужны.
Не выказывая ни малейшего признака любезности, Кит втащил мой чемодан в огороженный сад, находившийся перед домом, и подождал, пока я возьму ключи у живущей на первом этаже привратницы. Что дальше? А вот что: в повседневной жизни не так уж часто сталкиваешься со скоростью света — только когда ударяет молния. Скорость звука более привычна: взять какого-нибудь мужика с молотком в отдалении. Но, так или иначе, преодоление звукового барьера — явление довольно неожиданное, и именно оно заставило нас с Китом съежиться: совокупный звон двигателей трех реактивных самолетов, раскатившийся по крышам близлежащих домов.
— О господи, — сказал Кит. И я сказал то же самое.
— Что это такое было? — спросил я. — Что еще за штуки?
Кит невозмутимо пожал плечами, напустив на себя несколько высокомерный вид.
— Тайна, покрытая мраком, не иначе. Все в этом духе обычно покрыто мраком.
Мы вошли во вторую парадную дверь и поднялись по широкой лестнице. Думаю, мы были в равной мере впечатлены роскошью и благоустроенностью квартиры. В ней, должен признать, сочеталось все на свете. Этакий богатый притон. Проведя здесь несколько недель, даже великий Пресли начал бы изнывать по элегантной простоте своего «Грейсленда» [5] . Кит окинул все, что там было, жестким, но профессиональным взглядом грабителя. Во второй раз за это утро я бесстрастно рассматривал перспективу быть убитым. Через десять минут Кит выйдет отсюда, неся на плече мою сумку, полную самых разных дорогих вещиц… Но вместо этого он спросил, кто обитает в этой квартире и чем таким он занимается.
5
Знаменитое поместье Элвиса Пресли, место паломничества многочисленных поклонников певца, самая известная достопримечательность г. Мемфиса.
Я сказал ему. Кит посмотрел на меня скептически. Вообще-то это и не было верным.
— Главным образом, для театра и ТВ.
Теперь ему все стало ясно.
— Для ТВ? — переспросил он восторженно.
По какой-то причине я добавил:
— Да я и сам на ТВ подвизаюсь.
Кит кивнул, и лицо его в значительной степени прояснилось. В нем даже появилось что-то смиренное, и, должен сказать, меня тронул этот его смиренный взгляд. Конечно (думал он), все телевизионщики знают друг друга; они летают из одного огромного города в другой и одалживают друг у друга квартиры. Здравый смысл! Да, позади всей внешней озабоченности ярких глаз Кита явно крылось лелеемое им видение некоей небесной элиты, рассекающей тропосферу то в одну сторону, то в другую — наподобие телевизионных спутников, поверх всего, поверх всего этого.
— Да… Что ж, я и сам появлюсь на телевидении. Во всяком случае, надеюсь. Через месяц-другой. Так, игра в дартс.
— Дартс?
— Угу, дартс.
Тогда-то это и началось. Он пробыл у меня три с половиной часа. Люди поразительны, правда же? Они расскажут вам обо всем, дайте им только время. А я всегда был превосходным слушателем. Я был слушателем одаренным. И мне действительно хотелось обо всем этом услышать — уж не знаю, почему. Конечно, на той стадии это меня еще совершенно не занимало; я понятия не имел, что происходило, что готовилось произойти прямо у меня перед глазами. Через пятнадцать минут я уже услышал (и с самыми шокирующими подробностями) об Энэлайз — и об Игбале, и о Триш, и о Дебби. Лаконично, но ничуть не смущаясь, он поведал мне о жене и о дочери. А потом всю эту историю о преступлениях, связанных с насилием, и о Чике Пёрчесе. И о Нью-Йорке. Я, правда, не скупился на выпивку — пиво, немецкое пиво в изобилии громоздилось в холодильнике Марка Эспри, словно бомбы, уложенные в бомбометатели. В конце концов он взял с меня 25 фунтов за свои услуги (возможно, это особая такса для телевизионщиков) и подарил мне шариковую авторучку в форме дротика, которой я сейчас и пишу эти строки. Кроме того, он сказал мне, что его можно найти каждый полдень и каждый вечер в пабе под названием «Черный Крест», что на Портобелло-роуд.
И я найду его там, совершенно верно. Так же, как найдет его там дама.
Когда Кит ушел, я тотчас отправился на боковую. Не очень-то активное участие я принял в обсуждении его дел. Двадцать два часа спустя я снова открыл глаза, и меня встретило отнюдь не желанное зрелище, весьма меня удручившее. Я сам, собственной персоной, отраженный в зеркале на потолке. У изголовья тоже было зеркало, как и на противоположной стене. Там была целая комната зеркал, настоящий зеркальный ад… Я взглянул — и нашел, что выгляжу нехорошо. Я, казалось, о чем-то молил, просил о чем-то самого себя. Доктор Слизард говорит, что мне придется мириться с этим месяца три, а потом все переменится.
С тех пор я несколько раз выходил из дому и бродил по окрестностям; да, совершил несколько робких вылазок. Первая же вещь, которую я заметил на улице (я едва на нее не наступил), поразила меня как нечто, что я принял было за квинтэссенцию Англии: промокшая в луже булка белого хлеба, похожая на мозги животного, гораздо более тупого, чем любая овца. Пока, однако, мне не кажется, что здесь все так уж гадко, как утверждают некоторые. По крайней мере, все более или менее понятно. Уезжал я на десять лет, и что здесь происходило? Десять лет Относительного Упадка.