Лондонские сочинители

Акройд Питер

Окрестная ребятня, незаконнорожденные отпрыски моряков, не особенно прохаживалась насчет цвета кожи найденыша. Дети росли как трава в поле и носились очертя голову по портовым закоулкам, среди пакгаузов и складов. Странный это был мир; Джозефу казалось, будто море входит прямо в город. Ветер здесь дул морской, и птицы летали морские. Канаты и мачты, бочки и сходни — все представлялось ему большущим, вынесенным на сушу кораблем.

В конце концов Ханна Карлайл забрала Джозефа с Уоппинг-стрит и отдала своей двоюродной сестре, работавшей экономкой в доме клира на Феттер-лейн. Воспитанием мальчика занялись доктор Парр и доктор Уорбертон. Они учили его английскому языку, от них он и перенял несколько старомодную манеру изъясняться, сильно удивившую Уильяма Айрленда. Кроме того, теологи по очереди делили с Джозефом постель. Доктор Парр мастурбировал, взяв в рот членик Джозефа, а доктор Уорбертон просто ласкал и тискал мальчика, после чего со вздохом отправлялся в свою комнату.

* * *

— Вероятно, вам будет интересно узнать, что меня зовут Шекспир. Джозеф Шекспир.

Уильям не мог сдержать улыбки.

— С чего вдруг?

— Такое имя давали несчастным рабам, сэр. В шутку.

Доктор Парр тем временем продолжал читать завещание:

— Наши жалкие, убогие помыслы возносятся к горним пределам, а потом, точно снег с голых дерев, валятся вниз, тают и развеиваются, как дым, словно и не было их никогда. — Доктор Парр вытянул из-под манжета белый носовой платок и утер рот. — Эти слова должны звучать со всех амвонов Англии.

Сделав вид, что ему нужно узнать, который час, Уильям подошел к отцу и шепнул ему на ухо:

— Это уж апокрифом никак не назовут.

— В наших богослужебных текстах нередко встречаются изысканные обороты, — сказал Уорбертон. — Литании прямо-таки изобилуют красотами. Однако этот человек превзошел нас всех. Его творение дышит искренним чувством.

— Но Шекспиров ли это слог? — спросил Уильям.

— Несомненно. Данное завещание должно стать достоянием всего мира.

— Я намерен написать о нем эссе в «Джентльменз мэгэзин», — заявил Сэмюэл Айрленд.

Сын удивленно посмотрел на него.

Потом они не спеша выпили еще по рюмочке хереса и снова провозгласили тост за Барда; наконец доктор Парр и доктор Уорбертон проводили гостей к выходу.

— Для нас большая честь даже просто коснуться бумаги, на которой писал Шекспир, — сказал Парр.

— Вы нас осчастливили, мистер Айрленд, — сказал Уорбертон, вперив настороженный взгляд в переулок, словно ждал появления в нем неприятельской армии. — Доставили нам возвышенную радость.

Когда Айрленды переходили Феттер-лейн, Уильям схватил отца за руку:

— Я и не знал, что вы пишете эссе.

— А почему бы и нет?

— Вы могли бы сказать мне об этом, отец.

— Чтобы отец испрашивал разрешения у собственного сына?! Так, по-твоему, положено?

— Надо было посоветоваться со мной.

— Посоветоваться?! О чем тут советоваться? Правильно сказал старина Уорбертон: эту новость необходимо сообщить всему миру.

По правде говоря, Уильям сам собирался написать статью на ту же тему. С того дня, когда он показал отцу первый документ с подписью Шекспира, он лелеял честолюбивую мечту стать автором целой серии биографических эссе о великом драматурге. Имя Барда откроет ему дверь в литературно-издательский мир.

— Отец, могут ведь найтись и другие люди, не хуже вас владеющие пером.

— Никто так, как мы, предмета не знает. А!.. Уж не себя ли ты имеешь в виду?

Уильям вспыхнул.

— У меня прав на это не меньше, чем у вас.

— Ты еще юнец, Уильям. Не владеешь азами сочинительства.

— Откуда вам знать?

— Sensus communis. Здравый смысл подсказывает. Я тебя насквозь вижу.

Уильям вдруг разозлился не на шутку.

— Навряд ли вы сказали бы подобное юному Мильтону. Или Поупу. А Чаттертон [69] в моем возрасте уже умер.

69

Чаттертон Томас (1752–1770) — английский поэт, написал несколько поэм, которые он выдавал за произведения вымышленного бристольского поэта XV в. Томаса Роули; покончил с собой.

— Мильтон и Поуп были гениями. Уж не возомнил ли ты?..

— Что ж. Гениальности я не унаследовал. Это ясно как день.

За весь вечер они не обменялись больше ни словом.

* * *

На самом деле Сэмюэл Айрленд еще неделю назад написал письмо Филипу Досону, редактору журнала «Джентльменз мэгэзин».

Досон был дельцом, хладнокровным и расчетливым, но, получив послание Айрленда, он откинул назад голову и присвистнул:

— Это же настоящее открытие. С ума сойти!

Досон подошел к шкафу и вынул оттуда бутылку содовой. Пил он только содовую, чтобы, по его словам, голова всегда была ясной как стеклышко. Приятели прозвали его Содовый, и он даже подписывал этим именем дружеские письма. Впрочем, свой ответ Сэмюэлу Айрленду с приглашением заехать в редакцию он подписал: «Досон».

* * *

Когда Сэмюэл Айрленд приехал в Кларкенуэлл и направился к редакции «Джентльменз мэгэзин», расположенной в здании Сент-Джонс-Гейт, им на миг овладела неуверенность, столь свойственная его сыну. Как только Уильям показал отцу первые старинные листы, Сэмюэл понял, какой барыш они могут принести. Немало найдется ученых мужей и собирателей старины, готовых выложить кругленькую сумму за любую бумагу, подписанную Шекспиром. То, что Уильям отказался их продавать, большого значения не имело. Сэмюэл был уверен, что за несколько недель или, в крайнем случае, месяцев он сумеет переубедить сына. Отпрыск Сэмюэла Айрленда не может упустить возможность сорвать хороший куш. Нет, Айрленда-старшего больше всего тревожила значительность стоящей перед ним задачи. Ему предстояло открыть английской публике несколько доселе невиданных, никому не известных документов, написанных рукою Шекспира. В результате Сэмюэл Айрленд сам станет объектом дискуссий. Интересно, каким словом назовут его род занятий? «Книготорговец»? «Владелец магазина»? И как ему не уронить себя в обществе ученых и литераторов?

* * *

Филип Досон сидел за письменным столом в дальнем конце длинной комнаты с низким потолком. Комната находилась над старинными воротами, ее потолок подпирали гигантские деревянные балки пятнадцатого века.

Завидев на пороге Сэмюэла Айрленда, Досон вскочил и направился к нему. От внимания редактора не ускользнули ни модного покроя сюртук, ни багровый румянец и полные губы гостя, ни зоркий взгляд его беспокойно бегающих глаз. После положенных приветствий, продолжая откровенно разглядывать посетителя, Досон сказал:

— Вы совершили чудо, мистер Айрленд.

— Это и в самом деле чудо, мистер Досон, — ответил Айрленд и почувствовал, что в горле у него пересохло. — Могу я попросить у вас воды, прежде чем мы начнем разговор?

— Содовой?

— С большим удовольствием.

Он залпом осушил стакан, поставил его на стол и вдруг неожиданно для себя громко рыгнул.

— Прошу прощения.

— Ничего; с моими гостями это частенько случается. Содовая раздражает желудок.

— Именно. Полагаю, вы прочли мое письмо?