Лонгин
Шрифт:
Ты меня без ножа режешь, Лонгин. Ну, придумай хоть что-то более убедительное.
Я не лгу, прокуратор.
Так солги, дубина! Неужели так трудно рассказать, что караульные уснули, и в это время ученики украли тело, а когда ты пришел проверять посты, гроб был уже открыт и пуст?
Тогда
Но если ты будешь держаться этой сказочки, я велю обезглавить тебя. В Уставе нет никаких исключений для небесных существ. Покидать пост не разрешается ни при каких обстоятельствах. А ты их покрываешь.
Это уж воля ваша. Я говорю лишь о том что видел, а видел я, что Иисус из Галилеи воскрес.
Нет! Нет и нет! Ты видел голого мужика, который разговаривал с еврейской шлюхой! И если бы ты задержался там подольше, ты бы увидел и все остальное!
Допросите ее.
Кого? Эту Мириам? Да Санхедрин рассмеется мне в рожу, а консул подотрется протоколом ее допроса! Она — женщина, и не того сорта, чтобы ее слово хоть что-то весило в суде. Кого ты еще мне посоветуешь?
Я уже не в счет? У вас есть сомнения в том, что я мужчина? Или гражданин Рима? Или в моей репутации?
(тяжело опускается на стул) Нет, ты мне вот что скажи: когда он успел? Ты же видел его всего ничего, я с ним говорил дольше, чем ты!
Он искупил меня. Он понес мои грехи.
(пряча лицо в ладонях) Безумие… (Сидит так несколько секунд, потом открывает лицо и поворачивается к Лонгину). А ведь это отличная мысль. Ты безумен, Германик. Ты свихнулся, сбрендил, сошел с ума. Этот город доконал тебя. Он кого угодно доконает. Я отправлю тебя в отставку по здоровью. Жаль, когда такой солдат так печально заканчивает, но что поделаешь — нельзя же держать на службе сумасшедшего кентуриона.
Вы знаете, что я здоров.
Знаю. Писарь! Писарь, чума тебя забери!!! Впрочем, нет, с этим я управлюсь и сам (садится за стол, берет папирус, быстро черкает на нем. Лонгин, не меняя позы, следит за ним одними глазами). Вот… Германик Лонгин… кентурион… по причине… нарастающего безумия… к строевой службе больше не годен. И посему… увольняется… с поста кентуриона… и… из римского войска… Властью… сената и народа Рима… Прокуратор Иудеи Понтий Пилат… (сыплет на приказ песком). Печать… (жмет к приказу перстень).
Вы знаете, что я здоров.
Знаю. Но если я поверю тебе… Если хоть на секунду поверю… То мне придется разорвать всю свою жизнь на куски. Мне придется оставить вот это вот все… должность… дворец… жалованье… Да, и взятки! (это он уже кричит в сторону двери) Взятки, будь они прокляты! На которые ты живешь легко и безбедно, считая себя праведницей! И умереть, как Он! Встать одному против этих скотов, против Рима, против всего мира — и умереть! На кресте! Как раб! За что? Кто-нибудь может объяснить — за что? Вот ты, Германик, можешь объяснить?
Нет, не могу. Я знаю лишь одно:
Отныне золотая середина
Исчезла. Точно храмовый покров,
Она порвалась ровно посредине,
И облетело золото. Теперь
Есть свет и тьма, добро и зло, победа
И пораженье. Середины нет.
Вы не наденете один сандалий,
Чтобы пойти по улице, и ногу
Одну не вскинете на лошадь, чтобы
Другой ногой остаться на земле.
Вам на одной ноге не устоять,
Другой ногой в седле не удержаться.
Настало время выбора. Закончен
Век середины, половинный век.
Тот век с Распятым вместе был распят —
И погребен, и не восстал из гроба.
Никто отныне встать не сможет сразу
По обе стороны Его креста.
Есть выбор. Есть свобода. И есть смерть.
Не для меня. Прощай, безумный Лонгин.
Христос воскрес.
Уйди…
Конец