Лорд и егерь
Шрифт:
За окном поезда проплывал пейзаж загородной местности, нереальной в первую очередь своей безлюдностью. В загривках холмов, в мелькающих домиках и овцах, застрявших в мелких рощицах и кустиках, как крошки хлеба в бороде сумасшедшего, было нечто от сновидения: лишь во сне ты один на один с ландшафтом — как будто твой глаз путешествует не по долинам и по взгорьям, а по бугоркам и извилинам собственного мозга; за час езды он не заметил ни единого человека в сельской идиллии за окном. Так же пустынна была и пригородная станция — с резным кружевом деревянной крыши, похожей на гигантское крыльцо исчезнувшего поместья,
Распорядителем всего этого архитектурного миража был старый добрый станционный смотритель у выхода, в черной форменке с погончиками, в фуражке с околышками железнодорожника. Его пухлые ватные щечки были загримированы под Диккенса, румянцем и седыми бакенбардами. Умильная улыбка на губах Карваланова сменилась, однако, гримасой паники, когда этот буколический станционный смотритель, просящийся на портрет российского академика пушкинских времен, довольно бесцеремонно остановил его у барьера:
«Ваш билет, сэр?»
Карваланов стал демонстративно, как всякий пойманный с поличным безбилетник, хлопать себя по карманам, перекладывать бумажки и перетряхивать документы, расстегивать и застегивать многочисленные «молнии» на сумке с подарком лорду, даже залез под подкладку куртки через дырку в боковом кармане; но на самом деле он прекрасно знал, что билета у него нет: билет он выбросил в окошко, подъезжая к станции, по советской привычке полагая, что его уже проверили на входе (то есть на входе билет как раз и не проверили, но он на это не обратил внимания, совершенно не подозревая, что билеты в Англии проверяются как раз на выходе, не в пункте отбытия, а в пункте прибытия). Именно это он и попытался втолковать смотрителю-контролеру, насчет того, что в Советском Союзе все наоборот и билет проверяется в пункте отбытия, а не в пункте прибытия, на входе, а не на выходе, поскольку — попытался он сострить, бравируя своим английским, — выхода все равно нет, «другого нет у нас пути, и в коммунизме конечная остановка».
«Говорят, в Советском Союзе транспорт бесплатный, сэр?» — осведомился станционный контролер, явно не оценив антисоветского переиначивания комсомольской песни. «У вас прекрасный английский, сэр. Говорят, в Советском Союзе бесплатное образование?»
«За свое образование я отплатил тюремным сроком. Я английский в советской тюрьме изучал», — мрачно отпарировал Карваланов. Но в принципе ему было приятно перекинуться словцом с представителем простого народа той страны, где даже служащий железнодорожной станции говорит по-английски лучше, чем профессор английской кафедры Московского университета. Карваланов извинился за свой акцент: он всего месяц в Англии; но запас слов у него вполне приличный. Он сидел в тюрьме, славящейся своей библиотекой еще с царских времен: собрание книг, изъятых во время обысков и арестов чуть ли не за два столетия российского инакомыслия: «Десятки тысяч томов, вся английская классика и даже полузапрещенные современные авторы попадаются — на воле не достать. Мне, можно сказать, крупно повезло в тюрьме с английским».
«В Англии за приличное образование надо платить дикие деньги», — порадовался за него станционный смотритель. «Как же это вам удалось попасть в такую привилегированную тюрьму, сэр?»
«Крайне просто», — с удовольствием принялся просвещать этого инородца Карваланов. «Меня перевели из больницы в тюрьму, когда психиатрам не удалось принудительным лечением убедить меня в том, что я — сумасшедший».
«Я слышал, медицинское обслуживание в Советском Союзе совершенно бесплатное», — кивнул головой с миной знатока станционный англичанин. «А тут слепни от катаракты — операции не дождешься. Что же вы от лечения отказывались, если бесплатно?»
«Дело не в том, был ли я психически болен или нет. Дело в том, кто ставит под сомнение твою нормальность», — нервничая, повысил голос Карваланов. «С точки зрения советского психиатра, психически здоровому человеку нет нужды доказывать свою нормальность. Если пациент нуждается в подобном доказательстве, значит, он автоматически сумасшедший. Чтобы выписаться из психбольницы, мне нужно было доказать, что я вполне нормальный человек. С точки зрения психиатра, это и значит, что я — сумасшедший! Замкнутый круг, улавливаете?»
«А у нас все наоборот», — бурчал станционный смотритель, — «недавно стали психопатов из больниц выписывать: денег, говорят, нету. Если не буйный, гуляй, мол, себе на здоровье. Куда ни глянь — везде сумасшедшие, деваться от них некуда. Кто же вас в больницу направил?»
«КГБ. Органы безопасности считают сумасшедшим всякого, кто с ними борется. Поэтому я и говорю: дело не в том, сумасшедшие мы или нет; дело в том, кто ставит под сомнение нашу ненормальность».
«У нас про КГБ много в газетах пишут. Я так про себя подумал, что если человек в здравом уме, сэр, он с ними бороться не будет», — умудренно вздохнул железнодорожник.
«В каком-то смысле вы правы», — хмуро кивнул Карваланов.
«То есть, с КГБ вы больше не боретесь, если вас из больницы выписали?» — хитро спросил железнодорожник.
«Меня не выписали. Меня обменяли».
«Так вы один из этих самых, из диссидентов? То-то мне лицо ваше знакомо. Вас по телевизору показывали. Вас на аргентинского шпиона обменяли, не так ли?»
«На чилийского», — поправил его Карваланов. «И не на шпиона, а на коммуниста, он там в тюрьме сидел».
«Тоже — от лечения отказывался?» — спросил станционный смотритель, многозначительно повертев указательным пальцем у виска. «А здесь вы к кому направляетесь?»
«К лорду Эдварду», — кашлянул в кулак Карваланов. Своей показной солидностью он давал понять этому фамильярному станционному смотрителю, что прибыл сюда не как заезжий иностранец из ротозеев, а по особому приглашению.
«К лорду Эдварду?» — искренне изумившись, повторил станционный смотритель. «Так он же вроде за границу отбыл. Я сам чемоданы в вагон грузил. Вы же не фазанов стрелять приехали? Наш лорд этого не одобряет. Я три войны прошел — мне что фазаны, что люди. Так или иначе, охотничий сезон еще не начинался, сэр».
«Не знаю, меня пригласили. Меня такси, наверное, ждет у выхода», — и нетерпеливо откланявшись, Карваланов двинулся к барьеру.
«А как же насчет билетика, сэр?» — поправил козырек фуражки смотритель.
«Но я же объяснил», — опешил Карваланов.
«За рассказики спасибо, а за дорогу придется заплатить», — неожиданно сухим и категорическим тоном заявил служитель и преградил Карваланову выход. И за выброшенный железнодорожный билетик — ничтожный кусочек розового картона — пришлось заплатить вторично; сумма эта была дикая по советским понятиям: советский транспорт в сравнении с английским практически бесплатный, в этом, что и говорить, станционный смотритель был прав.