Лорд Малквист и мистер Мун
Шрифт:
— Знаете, Боси, он действительно меня любит, он всегда ласков, но он никогда не будет… внимательным, даже если все вокруг него будет рушиться… Все это несколько удручает, Боси, музыка подходит к концу. А я ненавижу сэра Мортимера.
От ее всхлипа у него чуть не остановилось сердце. Он захотел обнять ее, погладить по волосам, прижать ее лицо к пуговицам своей рубашки, похлопать по спине (потереться лицом о ее мягкое горло, обвить ее руками, накрыть ладонью…).
— И нигде больше нет буквально ни одного Малквиста. Девятый и последний, конец рода. Все
По ее щеке скользнула слезинка и утопила его. Она поймала ее ногтем.
— Взгляните, Боси. Чистый спирт. Я сама себе отвратительна. — Ее отражение весело посмотрело на него. — Боси, у вас есть дети?
— Пока что нет. Нету.
— Ваша жена беременна?
— Нет.
— У нее случались выкидыши?
— Нет.
— А у вас где-нибудь есть незаконные дети?
— Нет, миледи.
— И никаких подружек, которым приходилось делать аборты?
— Нет.
— И вы не гомосексуалист?
— Нет.
— И не импотент?
— Нет.
— Наверное, вы бесплодны. Он не знал, что на это сказать. Сотворение жизни казалось ему выше человеческих устремлений, и он не верил, что его может тронуть такая божественность, но…
— Не думаю, что я чем-то отличаюсь от остальных.
— Нет. Я тоже, Боси.
Ее голова уперлась ему в грудь. Он смотрел на ее отражение. Ее глаза опять закрылись.
— Так вы никогда никого не брюхатили?
— Нет, я… нет.
— А часто пытались?
— Никогда, — дерзко ответил он.
Ее отражение открыло глаза.
— Что вы хотите сказать, Боси?
— Что я никогда никого не брюхатил.
— Боси, вы что, девственник?!
— Да, — стыдливо признался Мун.
— Но я думала, что вы… а как же ваша жена?
— Она тоже девственница. Стало быть, и я, — просто сказал он.
— Но почему, Боси…
— Она боится, — объяснил он. — Она любит только играть, понимаете, у нее на этот счет блок.
— А давно вы поженились?
— Прошлым летом. Наша фотография была в «Тэтлере».
— И давно вы ее знаете?
— Я вырос вместе с ней. Мы дружили с самого… детства. В деревне. Мы вместе играли в деревне. — («И однажды я украсил ее цветочными гирляндами и поцеловал…»)
— Маленькая сучка.
— Нет, — возразил Мун. — Я хочу сказать, у нее было ужасное детство и семья, понимаете, и… и я все делал не так, мы никогда не были в состоянии, когда это становится естественным, мы прикидывались естественными, но в действительности наблюдали, как мы изображаем естественность, и она не могла. — Вспомнив, он умолк. — Думаю, у меня был неправильный подход к ней…
— Бедный Боси. — Она улыбнулась ему. — Неизвестная величина.
Он стоял неловко, точно школьник.
— Вы не выключите ванну?
— Да, миледи.
В ванной на черном полу на фоне черного кафеля бок о бок стояли две черные ванны. Раковина, унитаз и коврики у ванн были розовые. Дверь, ведущая в гардеробную лорда Малквиста, стояла настежь. Он заглянул туда: пусто. На полосатом меховом диване под окном аккуратно разложена одежда.
Когда он вернулся в спальню, красный махровый халат лежал на табурете, а полог балдахина был задернут от изножья до подушек. Леди Малквист высунула в проем голову и выставила голое плечо. Она прикусила губу и улыбнулась:
— Боси.
Мун попытался сказать что-нибудь, что придало бы ему смелости, искупило вину, облагородило этот миг.
— Думаю, я люблю вас, — сказал он.
— Это не обязательно, Боси, и не так уж важно.
Одной рукой она обвила его шею, притянула к своему рту, словно русалка, завлекающая утопшего моряка в свою пещеру, втащила под полог и уложила в мягком сером свете, блуждая пальцами по его телу, присосавшись к его рту, вращаясь под ним с подводной грацией, крепко стискивая, издавая морские стоны, которые задерживались в затопленных помещениях его разума, где все страхи распались на пряди водорослей, уплыли и исчезли, пока он цеплялся за святилище конечностями и ртом. С огромной благодарностью Мун трудился над ее телом, которое, казалось, надулось вокруг него, и последняя очистительная судорога сотрясла его, оставив упокоенным, безжизненным, невесомым. Он почувствовал, как ее тело освободилось и, дыша ртом, она осела, растянулась на постели, отделившись вздохом, и обмякла под ним, восхитительная надувная женщина с ярмарки.
— А теперь лучше зови меня Лаурой.
III
Мун неподвижно лежал, пытаясь воспротивиться возвращению в мир. Беспокойство возвращалось к нему урывками, в случайном порядке: мысль о том, что его туфли пачкают покрывало, перемена освещения, ленивое любопытство относительно бомбы, тикающей в кармане его пальто внизу, закрывшаяся где-то дверь. Упершись носком в пятку, он, не расшнуровывая, стянул туфли. Столкнул их с края постели и исследовал свой душевный покой на предмет изъянов. Бомба опять затикала. Он открыл глаза и увидел, что он один в комнатке внутри комнаты.
Мун сел и оправил одежду, опечалившись вытянутыми коленками и шутовской жалкостью спущенных штанов. Действительно ли в этом провале во времени, в себе и в памяти не было ничего смешного? Он подумал, что, быть может, все-таки смирится с жизнью, если сможет время от времени (два-три раза в день) встречать леди Малквист с целью утоления сексуального зуда. Он позволил себе погрузиться в последние несколько минут, а по возвращении обнаружил, что в одиночестве сидит на кровати бывалым мужчиной.
«Я это сделал, — в изумлении думал он. — Я возлег с леди Малквист (как поэтично!). Трахнул ее, — похвалялся Мун-якобинец, — был с ней близок, — заявлял Мун-журналист, — имел сексуальную связь, — думал Мун-святоша. — Я совершил прелюбодеяние, — признавался Мун-соответчик, — изведал плотские утехи, — клялся Мун-юрист, — в библейском смысле я познал ее…
У меня была интрижка с Лаурой Малквист. (О хитроумный Мун!)»
Он свесил ноги со своей стороны постели и наступил на осколок разбитой бутылки из-под виски, вонзившийся сквозь носок в пятку его единственной здоровой ноги.