Лорд Престимион
Шрифт:
Там, на востоке, под покровом темноты, словно саваном окутавшей западный Алханроэль, сейчас решалось будущее Маджипура. Там пишется история правления короналя Престимиона. Весь период, который будет носить его имя, определится в течение нескольких следующих недель. А он почему-то находится в Стойене, за тысячу миль от места действия, и позволяет другим действовать от его имени. Он — запасной игрок в собственной судьбе. Как он допустил, чтобы такое произошло?
Там затаился Дантирил Самбайл, подобно злобному пауку в центре паутины, которую он сплел в опасных джунглях полуострова Стойензар. Он был готов начать разрушительную войну, которую планировал с момента своего
Престимиона приводило в ярость то, что он попал в ловушку в этом Стойене и не мог разместить ни себя, драгоценного помазанника, ни свою мать поближе к опасной зоне. Абригант уже вернулся в Малдемар, выполнять обязанности принца, свалившиеся на него после того, как старший брат стал короналем. А Акбалик, на которого Престимион в последнее время полагался до такой степени, что начал думать о нем, как о своем преемнике, сейчас находился где-то в центре Алханроэля и ехал в Замок, измученный полученной в джунглях раной, которая могла оказаться смертельной.
Престимион постарался убедить Акбалика, что ему необходимо сопровождать леди Вараиль в Замок и ждать там рождения ребенка, точно так же, как Акбалик постарался убедить короналя, что его рана не так уж серьезна. Но никто из них не поддался обману. Кроме Акбалика, много других офицеров могли сопровождать Вараиль в путешествии по Алханроэлю. Акбалик отправился с ней, а не возглавил атаку на лагерь Дантирии Самбайла потому, что яд болотного краба с каждым днем все глубже проникал в его тело, а врачи, которые могли его спасти, находились на другом краю планеты, на Замковой горе.
Если Акбалик умрет…
Престимион прогнал от себя эту мысль. У него сейчас и так достаточно забот, чтобы размышлять над подобными несчастьями. В данный момент другие любимые его друзья рисковали своей жизнью в Стойензаре, пока сам он застрял здесь. Он был вне себя от ярости. при мысли о том, что должен оставаться в тылу, в безопасности, где его священную персону будут оберегать от превратностей боя. А Дантирия Самбайл, несомненно, понимает, что приближается момент расплаты, и, весьма вероятно, готовится выйти из своего укрытия и обрушиться на них со всей своей дьявольской яростью.
Самое главное — эта эпидемия безумия, которая постепенно расползалась по планете, словно злокачественная опухоль, угрожая рассудку каждого ее обитателя, за которую один лишь Престимион нес ответственность, какими бы невинными ни были его побуждения.
Какой мир он создал в тот ужасный день у Тегомарского гребня для своего сына, который скоро появится у «них с Вараиль? Какое наследство оставит лорд корональ Престимион миру, кроме самого ужасающего хаоса? По сравнению с этим жалкие потуги прокураторы Ни-мойи выглядели пустяком. Легко можно было предвидеть поражение и свержение Дантирии Самбайла в результате схватки с войсками, сейчас стягивающимися к его лагерю. Но безумие — безумие! — он сам сошел с ума, когда принимал подобное решение!
В дверь его спальни постучали.
Престимион отвернулся от окна. Неужели кто-то пришел к нему в столь ранний час? Что еще это может быть, как не известие о какой-то новой катастрофе?
— Да? — хрипло крикнул он. — Что такое?
Из
— Милорд, прошу прощения за беспокойство, но принц Деккерет прибыл, чтобы встретиться с вами, и не может ждать. Дело очень срочное, так сказал мне принц, — произнес слуга с легким сомнением в голосе.
А потом другой голос, голос Деккерета, с нетерпением прибавил:
— Нет-нет, не принц Деккерет. Просто Деккерет, и все.
Престимион нахмурился. Его одежда измялась, лицо осунулось после долгой, бессонной ночи.
— Попроси его подождать, пока я немного приведу себя в порядок, — Я могу сказать ему, если желаете, чтобы он пришел попозже.
Кажется, Деккерет опять что-то начал говорить, тихим, настойчивым голосом что-то объяснять Нилгиру Сумананду. Престимион подавил раздражение. Это может продолжаться все утро, если он не вмешается. Он подошел к двери и распахнул ее. Нилгир Сумананд, еще не совсем проснувшийся, моргал и взглядом просил у него прощения. Деккерет стоял прямо за спиной старика, возвышаясь над ним, подобно стене.
— Видите ли, милорд, — сказал Нилгир Сумананд, — он поднял меня с постели и очень настойчиво заявил…
— Да. Я понимаю. Все в порядке. Ты можешь идти, Нилгир Сумананд.
Престимион поманил Деккерета, приглашая войти.
— Мне очень жаль, что сейчас столь ранний час, милорд, — начал Деккерет. — Но ввиду серьезности ситуации и важности этих новых событий, я подумал, что будет ошибкой ждать до…
— Все это не важно, Деккерет, переходи к делу. Если ты попытаешься оправдываться еще раз, я просто взорвусь. Расскажи мне, в чем дело.
— Один человек пришел к нам ночью из лагеря прокуратора. Думаю, вас очень заинтересует то, что он принес. Очень заинтересует, ваша светлость!
— А, вот как? — бесцветным голосом отозвался Престимион. Он уже жалел, что позволил так бесцеремонно ворваться к себе. Очевидно, Дантирия Самбайл прислал послание. Возможно, ультиматум. В любом случае, это могло немного подождать.
Но Деккерет дрожал от едва сдерживаемого возбуждения, и это лишь усугубляло положение. Внезапно Престимион ощутил почти парализующую, огромную усталость. Бессонная ночь, напряжение последних недель, груз сомнений и вины, которые мучили его в последнее время, все это навалилось на него сейчас. А в юношеской кипучей энергии Деккерета, в его неловкой, жеребячьей готовности угодить было нечто такое, от чего усталость Престимиона лишь росла. Он и сам был еще сравнительно молодым; но сейчас ощущал себя почти таким же старым, как Конфалюм. Словно Деккерет, ворвавшись сюда, полный энергии, силы, надежды, за несколько секунд лишил его еще оставшихся жизненных сил.
Было бы глупо и жестоко, понимал Престимион, прогнать сейчас Деккерета. И это предполагаемое послание прокуратора, хотя оно, вероятно, было просто еще одним длинным, полным сарказма письмом, стоило хотя бы выслушать. И Престимион утомленным жестом приказал Деккерету продолжать.
— Когда мы были во Внутреннем храме, милорд, вы рассказывали мне, что надевали серебряный обруч вашей матери, Хозяйки, и заглядывали в мысли всей планеты, как она делает каждую ночь. Вы сказали, что условно быть Божеством. Обруч позволяет Хозяйке в одно и то же мгновение находиться во всех местах Маджипура. И все же, сказали вы, тот, кто надел обруч, не становится всесильным Божеством. Хозяйка может проникнуть в мысли спящего и участвовать в его снах, передавать ему некоторые собственные мысли, руководить, даже дарить утешение. Но сама создать сон и внедрить его в мозг спящего — нет. Отдавать спящему приказы, которым он должен повиноваться, — нет.