Лорс рисует афишу
Шрифт:
Слово «вынужден» он сказал так, что Лорс понял: аптекарь очень не хотел бы его встречи с Элей.
— Обязательно приду, — ответил Лорс, хорошенько подчеркнув слово «обязательно». — Отпущу ребят — и тотчас приду.
Аптекарь ушел. Кружковцев не пришлось отпускать, они уже расходились сами, потому что вышла Аза. И вышла со словами:
— Идемте, товарищи, не будем мешать директору. Ему надо еще отчет составить о наших… победных гастролях.
«Что это с ней? — опешил Лорс. — В машине свою косынку протянула: «Подложите под голову, а то лицо соломой
Вадуд прошептал Лорсу, идя к выходу:
— Знаете что? Аза слышала, зачем вас аптечник зовет. Конечно, это не мое дело… Но Аза вас, кажется… очень любит.
В стенах Дома культуры Вадуд держался с директором строго официально и говорил ему только «вы», хотя они были одногодки.
«А что такое, голубчик, клуб в пьинципе?»
Эля полулежала на диване в первой комнате, небрежно листая журнал. Ее красивое лицо не дрогнуло при виде Лорса. Но в подсиненных, широко открытых, как всегда, глазах блеснула за длинными ресницами радость.
Поздоровавшись с Лорсом, прошла на кухню жена аптекаря в накрахмаленном поварском колпаке с кружевами. Пахло ванилью и чем-то поповским. Свечами? Двери в гостиную были настежь, там горели свечи и сидели, играя в карты, четверо: сам хозяин, пухлая старушка с маникюром, знавшая тайну слова «доклад», еще какая-то старуха — черная и сухая, как мумия, с заносчиво выдвинутым подбородком, а четвертый… Цвигун!
— А-а, старик! Привет, — вскинул Цвиг волнистую шевелюру, не откладывая карт.
«Ты-то как сюда мог попасть?» — послышалось Лорсу удивление в голосе бывшего коллеги. Робко поздоровавшись со старухами, Лорс ответил коллеге, погромче называя его фамилию (Арк. Цвиг этого не любил):
— Привет Цвигуну.
Лорс поспешил вернуться к Эле.
«Жорж — троюродный брат мамы, — прошептала Эля, кивнув в сторону гостиной. — Мой отец его тоже не переносит, как и ты».
Мелькал накрахмаленный поварской колпак. Беспрестанно тянул голову из-за стола, заглядывал в комнату к Лорсу и Эле Цвиг.
— Ну, идемте же, Эля, поучитесь в преферанс! — не выдержал наконец Цвигун. — Лорсу это неинтересно, он любит только интеллектуальное — шахматы, а теперь, наверное, домино. Да, старик?
Говорить Лорс и Эля не могли. Им оставалось перекидываться незначительными фразами.
— Торт готов, я должна накрывать, — проворковала в гостиной жена аптекаря, поднимая картежников. — Эля мне поможет. А вы все пока — в ту комнату, на диван.
Цвиг сел рядом с Лорсом и зашептал:
— Профессорская дочка? Глазищи, упаковка — люкс! С тебя взора не сводит. Вот тебе и неудачник.
Цвигун критически оглядел свитер Лорса, бело-голубые от стирок джинсы. А когда подсел аптекарь, Цвигун громко обратился к Лорсу:
— Значит, в затейниках все-таки удержался? Рад, рад.
— Он у нас теперь директор Дома культуры, организатор всей духовной жизни, — объяснил хозяин с обычным своим насмешливым дружелюбием.
— «Меры по сигналам приняты», как пишут в газетах! — удивленно присвистнул Цвиг и покосился на дверь гостиной, оглядывая фигуру Эли. — Да ты из счастливчиков, старик! Директор… Глава духовной жизни! А говорили… жизни не знаешь! А?!
Тощая старуха, Зинаида Арсеньевна, пристально и со стариковской бесцеремонной обстоятельностью изучала Лорса. Потом спросила, не выговаривая буквы «р»:
— А что это такое ваш клуб в пьинципе, голубчик?
— Представляю себе нашу старую дворянку в избе-читальне, — шепнул аптекарь проходившей рядом жене и прыснул.
«Кажется, старуха услышала. Ух, как сверкнули глаза!» — подумал Лорс, впервые в жизни увидавший живую дворянку.
Цвигун, наверное, тоже услышал аптекаря. Он ухмыльнулся и ответил Зинаиде Арсеньевне на ее вопрос, словно Лорса тут и нет:
— Не знаю, как в принципе, а на деле любой сельский клуб — это учреждение культуры, заменяющее… культуру.
— Тогда, вейоятно, там позволительно остьить так, как изволили вы сейчас, — отрезала Зинаида Арсеньевна и отвернулась от Цвигуна к Лорсу: — Меня не пьедставили вам, голубчик. Я вьяч, и тут недавно. Сама напьясилась в деевню. Надоела мне гоядская сутолока. Вы гоожанин? Пьежде интеллигенция жейтвовала собой йади деевни. А мы ленивы да заносчивы. Я-то стаюха. Клуб — это что же? Танцы? Частушки? Мне, новоселке, непьеменно надо это знать.
— Да, клуб, как наверняка думает Цвигун, — это место для танцулек под гармошку, — ответил ей Лорс. — Но клуб — это также место, где люди в принципе могли бы чувствовать, что они — вместе, что есть на свете роскошь человеческого общения, о которой Сент-Экзюпери говорил как о единственной настоящей роскоши. Словом… Да я сам не знаю, я говорю только, каким мог бы быть клуб…
В ясных, пытливых глазах Зинаиды Арсеньевны — Лорс увидел это сразу — не было и тени превосходства или пренебрежения. Она слушала сбивчивую речь Лорса с интересом.
— Одинокому — весь мир пустыня! — высокопарно реабилитировался Цвигун, опять заглядывая в гостиную — слышали ли его и там?
— Вот умник-то, пьости господи! — сердито всплеснула пергаментными руками Зинаида Арсеньевна.
Чтобы позлить завистливого Цвигуна, Лорс решил переплюнуть его шикарностью цитат:
— У Поля Элюара есть такие строки: «Наши дети будут смеяться над черной легендой о человеке, который был одинок!» Почему только наши дети, а не мы? Почему всё — потомкам? Даже смех… Разве мы не можем быть не одинокими?
— Мы с женой, — поспешил унять спор хозяин, — и в пустыне не почувствуем себя одиноко, если рядом будут такие люди, как мои милые гости. Сейчас пойдем к столу.
— Вы у нас вполне светский человек, — небрежно сказала ему Зинаида Арсеньевна и глянула на свои толстенные мужские часы, вытащенные из кармана. — А мне позвольте удалиться. Нет-нет, спасибо. Я человек стайих пьявил: йяно ложиться, йяно вставать. Двояне ведь тоже… умели иногда следовать неплохим пьявилам.
— Я тоже… обязан уйти, — вставил Лорс.