Лось 1-1
Шрифт:
— Я Машу любил, — попытался отнекаться капитан. Но я-то помнил это вырвавшееся «Я ей не нужен!»
— Любил. Любишь. И будешь любить. Но разве она хотела, чтобы ты всю жизнь страдал? Она послала тебе новую жизнь, а ты ее предаешь! Твоего сына!
— А если девочка? — севшим голосом спросил Алексей Игоревич.
— Души бесполы, — удачно вывернулся я, — Девочка, мальчик! Какая разница?!
— Но как я смогу?.. — еще тише засипел капитан.
— Воронин не впишется за ребенка Зарябиной. Она ему никто. Но за твоего ребенка… Да и мой голос сейчас, пока эйфория от победы не схлынула, значит немало. Программа рассчитана не на один год, выйдет из декрета — снова начнет сначала. А нет, так нам
— Ты думаешь, получится?.. — снова засомневался пьяненький капитан.
— Решать тебе. Лизка уже согласие дала, но уговорить ее передумать — раз плюнуть. Медики поддержат — это беру на себя, — в Юлиной помощи я не сомневался, Макс сумеет ее уговорить, а она — своих коллег, — Время пошло, капитан! — с этими словами зарядил на его комме обратный суточный отсчет, — Сейчас мы на коне, нам многое простят. Действуй!
Внезапно набравшийся пьяной решимости Алексей Игоревич рвался прямо сейчас пойти объясняться с Лизой, но я его остановил — вряд ли девушка обрадуется ночному визиту в его состоянии. Такие дела делаются на трезвую голову. Выпив с капитаном за здравие новорожденного Олега, с чувством выполненного долга уложил его баиньки — все, что зависело от меня, я сделал. Я не сваха, чтобы уговаривать двух взрослых людей, но если проф смог перешагнуть через свои потери, то и капитан сможет. А не сможет — я ему не судья. Но уважения к нему у меня поубавится, это точно.
Четыре окна! Еще целых четыре окна мы схлопнули за декабрь! Даже клановые четверки не пахали с такой интенсивностью, выходя на поединки не чаще раза в месяц. Но у них имелись второй, третий и десятый составы, а у нас — только наша восьмерка. Места выпадали с самой разной географией и климатом: от минус пятидесяти градусов по Цельсию в Якутии, где непонятно было: день на дворе или ночь, а смазка замерзла на пятнадцатой минуте поединка, едва дав довести его до конца, до плюс двадцати пяти в Северной Африке, где песок, попавший в движок, закоротил экз Вари Коваль, не дав ей сделать ни шагу после сброса пулеметов, а мне добавил седых волос. Я в тот день уступил командование Игле, следя за схваткой из наблюдательного пункта, но Андрей прекрасно справился — твари пока еще не выработали тактики противодействия шквальному пулеметному огню и дохли от расстрела.
Высокое начальство нас уже не сопровождало, ограничившись одним-двумя наблюдателями, а среди тревожных частей везде была одна и та же реакция: сначала недоверчивая пауза, а потом всенародное ликование с попытками нас качать и, конечно же, споить. Из разных соображений, в первую очередь из-за секретности, мы после поединка сразу же смывались в ставшее родным Муромцево. Хотя мелькнувшие под крылом самолета песчаные Египетские пляжи оставили нас завистливо облизываться на несбывшуюся мечту искупаться в Средиземном море среди зимы.
На начало двухтысячного года планировалось сразу несколько событий. Сначала между малопразднуемым Новым годом и отмечаемым с размахом Рождеством тихо и незаметно прошла свадьба нашего завхоза Алексея Угорина и лейтенанта Лизы Зарябиной. Церемония была донельзя упрощена, из приглашенных в комендатуре присутствовали только мы с профом, да Варя Коваль в качестве подружки невесты. Восьминедельная беременность еще никак не сказалась на внешности статной Лизы, заметно возвышавшейся над капитаном, и она подобно всем невестам отличалась красотой в своем скромном светло-сером платье и в ореоле усыпанных белыми цветами коротких волос. Поздравляя смущенных молодоженов, мимолетно порадовался отсутствию приглашения у собственных подружек — их торжественный
Ребенка нам на пару с шефом удалось отстоять — Зарябина (теперь уже Угорина) переводилась на должность помощника инструктора от КБ, то есть меня. Поскольку новый набор вот-вот грозил прибыть, хлопот мне должно было прибавиться, и помощь от знающего человека не мешала. Зайки тоже собирались перейти в разряд учителей, и их новые приказы бесили: вкусив однажды славы, они всеми силами отбрыкивались от назначения. Дома даже не один скандал на эту тему состоялся. Но я был непреклонен — вот воспитают себе по личной тройке, тогда и на подвиги, а пока — извольте побыть в наставниках. К слову, остальной команде такой чести предложено не было: Тушнолобова, Коваль и Бархатцев сбились в четверку под предводительством Иголкина, и о собственных подчиненных могли пока только мечтать. Только Юрьев пока что болтался не у дел, хотя Квадрату я бы новеньких доверил, о чем даже составил рапорт новой особистке.
Еще на Рождество ожидался визит в Муромцево императрицы с раздачей плюшек. В нынешнем своем состоянии мы вряд ли могли оказать конкуренцию кланам, но начало было положено, а это требовало поощрения. Меня известие не порадовало: сменившая Маздееву седовласая майор Потеевская склоняла к подписи под приказом о вызове из резерва во внеочередном звании капитана, я же не поддавался на уговоры, путем переписки торгуясь с Забелиной. По-моему, погоны майора смотрелись бы на моих плечах гораздо уместнее. В ответ получал пока что записки с кратким содержанием: «А ты не охамел?!» Не мои проблемы: у Жюля Верна был пятнадцатилетний капитан, почему бы у нас ни быть девятнадцатилетнему майору? Сейчас командующим новым родом войск мне не стать — ни рылом, ни возрастом не вышел, а вот его замом при наличии майорских орлов — запросто. Если уж впрягаться снова в армейскую лямку, то только с четкими перспективами!
Кстати, с моих слов могло сложиться впечатление, что Российская Империя являлась эдаким полицейским государством. На самом деле нет. Просто Муромцево было специфичным городком, где, куда ни плюнь — угодишь в СБшника. Прожив больше полугода в той же Москве, единственными знакомыми мне представителями тайной службы были Угорин (но тут опять же дело было в специфике работы шефа) и Забелина, которая совершенно случайно оказалась мамой моего приятеля. В смысле: мамой она, конечно, оказалась неслучайно, это мы уже с Младшим познакомились безотносительно к ее работе.
К восьмому января двухтысячного года, который многие ошибочно принимали за начало третьего тысячелетия, мы с Русланой Евгеньевной пришли к консенсусу: двадцать схлопнутых в рамках проекта окон, неважно, с моим участием или без, и майорские орлы у меня в кармане, то есть на плечах, конечно же! Куратор получила вожделенную подпись, а я, встречая императрицу и ее свиту, форсил новенькой, только что пошитой капитанской формой, собрав от коллег кучу поздравлений, даже от фальшиво восхитившегося Мишки Рыбакова.
— Тебе идет! — проговорил он, криво улыбаясь и пожимая мне руку.
Макс был куда как более искренен, от души хлопнув по плечу и достав из-под полы хорошо сидящего на нем пиджака знакомую фляжку:
— Такое дело надо обмыть!
Императрица оказалась дамой пенсионного возраста. Я и раньше знал, что правительнице шестьдесят три года, но с толку сбивали развешанные везде портреты, изображавшие ее в момент восхождения на престол почти тридцать лет назад. При отсутствии телевизора, а его покупка становилась следствием достижения некоего уровня жизни, узнать главу государства я смог только по оказываемым ей знакам внимания — в жизни Мария Четвертая оказалась на редкость скромной и в платье, и в украшениях.