Лось
Шрифт:
О жалости никто не вспоминал, всем было не до меня - под Ржевом открылось окно. Как по заказу - в слабозаселенной местности, на старом заброшенном карьере, еще и на границе зон ответственности двух кланов. Сигнал от ПОО перехватили, но передачу кланам заблокировали. Вся лаба носилась толпами по коридорам, споря кому ехать вместе с командой. Впрочем, уже не вместе, моих орлов туда отправили самолетом еще час назад. Кинулся к шефу:
– Иван Дмитриевич!!!
– О, объявился!
– с сарказмом произнесла сидевшая при полном
– Иван Дмитриевич!
– не обращая внимания на мерзкую тетку, проорал я, - Нельзя же ребят вот так вот в пекло бросать! Отправьте меня с ними!
– Конечно! Твою...
Воронин пытался продолжить, но Грымза не дала ему договорить:
– Я запрещаю!!!
– и хлопнула рукой по столу, - Хватит и того, что вы с собой четырех своих инженеров берете!
– Но Миша же...
– Ваш Миша, осмелюсь напомнить, всего лишь ваш помощник! Мне напомнить вам штатное расписание?! Места на самолете для него нет!
Проф попытался оспорить ее решение и даже жестко. Но, увы, здесь командовал не он. На вполне осуществимую угрозу не взять на окно его самого Ван-Димыч сдулся и беспомощно развел руками. Я долго неверяще смотрел ему вслед, не находя слов.
Настроение в лабе царило похоронно-возбужденное. Те, кого не взяли, а в их числе оказался и Мишка, унывали от невозможности попасть на зрелище, но при этом активно обсуждали, как "наши" вломят тварям. И всем вдруг похуй стало, что восьмерку пилотов у нас раньше недолюбливали, что при их виде корчили рожи и сбивались с нормальных разговоров на неприятные шепотки. Нет, теперь они вдруг стали "нашими"! Мне рьяно и искренне сочувствовали, потому что Маздеева явно настроилась сорвать все лавры с моей работы. И только я, зажав голову, раскачивался, прислонившись к стене - вот не было у меня никаких радужных предчувствий! Да ребята даже до моего январского уровня работы в девятке пока еще не дотягивали!
– Знал, что тебя здесь найду!
– воскликнул Угорин, врываясь в мою каморку, - Собирайся!
Я с надеждой вскинулся на него.
– Не пялься, говорю, собирайся! Уговорил Краснову, она тебя возьмет!
– А она разве не?..
– Улетели зайки и мужики, эти две крали своим паровозом добираются. Говорил же - не простые девочки!
– Каким паровозом?..
– метафору капитана я сначала воспринял буквально.
– Бортом, бортом! Вылет через двадцать минут, не успеешь - вини себя сам! Собирайся!
– Да что тут собирать!
– подорвался я к выходу. Мою девятку увезли общим чохом вместе с остальными. Зачем - непонятно, возможно просто грузили все подряд.
– Откуда я знаю! Может, тебе какие-то масленки-шестеренки требуются!
– на ходу пропыхтел Угорин, пытаясь за мной угнаться.
На улице я заозирался в поисках транспорта.
– Мотик за углом припаркован!
Не люблю мотоциклы. Мама меня воспитывала только с бабушкой, родня отца от меня отказалась, пусть это останется на их совести. И каким-то особым благополучием наша маленькая семья похвастаться не могла. Так что в детстве я мог лишь завистливо коситься на старших, обладающих заветным движком на двух колесах. Позже интересы сместились, мечтать стал о другом. А когда появились деньги, уже прочно убедил себя в нелюбви к данному средству передвижения.
Мчась за спиной капитана по дорогам Муромцево, нашел кучу доводов в пользу своего отношения к мотоциклам - вел Алексей Игоревич как заправский лихач, но, надо признать, доехали мы вовремя.
Лететь предлагалось на госпитальном самолете. Усадив меня среди стоек под капельницы, Краснова махнула в сторону двери в другой салон:
– Как взлетим, приходи!
– и скрылась за переборкой.
Капитана на борт не взяли:
– Я невыездной!
– махнул он рукой, провожая меня до трапа.
Вспомнив, что Угорин до сих пор находится под следствием, возражать не стал, только с благодарностью кивнул.
Полет прошел нервно. Елена почти сразу после взлета укрылась прихваченным из стопки одеялом и задремала, Света сама не шла на контакт, а остальные пассажиры являлись врачами и судорожно пересчитывали свои запасы, переругиваясь в процессе. Сидеть у них в отсеке было особо негде, разве что на каталке расположиться, но, как суеверный человек, рассаживаться или разлеживаться на ней я опасался. Так и ушел в итоге на собственное место накручивать себя и паниковать.
Проснулся от болтовни вышедших в мой отсек втихаря покурить медработников, что, вообще-то, было строго запрещено. Как оказалось, мы уже почти час кружили над каким-то крохотным военным аэродромом под Ржевом, дожидаясь очереди на посадку. В первую очередь сажали борты с техникой и солдатами, возможности заштатной полосы заметно не дотягивали до свалившегося на нее потока. Снова прошел в основной салон и тихонько тронул Елену за плечо:
– А?!. Что?..
– Мы уже на месте. Нас не принимают, а уже семь часов.
– Семь?..
– потянувшись, Краснова заглянула в комм, - Семь! Сиди здесь!
– зачем-то сказала она, вручив мне свое одеяло.
Открыв дверь к пилотам, женщина что-то начала им говорить, слова за гулом движков не разбирались, пока не прозвучало достаточно громко и четко:
– ... Сокол на борту!
Волшебная фраза, видимо, сломала сложившийся порядок, потому что, вернувшись, сержант отправила меня обратно:
– Иди на место, идем на посадку,
На полосе нас уже ждал джип, куда со всеми почестями сопроводили Светика с телохранительницей, ну, и меня заодно.
Как ни отдавали честь нашей машине (сержанту и фельдфебелю, пиздатые звания, и что же я от них отпихивался?!), ехать по запруженной дороге мы могли исключительно с общей скоростью. И ладно бы ехать, но заторы случались на каждом шагу, отнимая драгоценное время.
В пункт наблюдения я, опережая своих попутчиц, ворвался в 21:12.
Ровно на одну минуту позже выхода Отрепина, Перепелицина, Крижа и Субботиной.
До заката оставалось еще десять минут, я рвался остановить и заменить хоть кого-то из них! Хотя бы Зою-Зайку!