Лось

Если в тебе сто шестьдесят килограммов живого веса и имеется застарелая травма позвоночника, то подъем с кровати - это серьезный ритуал, зачастую сопровождающийся целым набором звуков в виде кряхтенья, сопенья, скрипа, иногда заклами "твою мать!" и чем покрепче, и почти всегда - неприятными ощущениями. И никакой катаклизм уже давно не вынудил бы меня подпрыгнуть и помчаться куда-то. Даже пожар или наводнение. Десять пудов суеты не любят,

Но жуткий реалистичный сон, где я зачем-то наглотался таблеток, а потом злые тетки в белых халатах закачивали мне воду со всех сторон (и с нижней тоже!!!), заставил подскочить настолько резво, что еще почти минуту я напряженно ждал привычной расплаты за спешку.

Не болело.

Или не так: болел живот, болело горло, болело то самое место, куда... (не вспоминать!!!), болела голова, но спина... не болела!

До меня наконец-то дошло, что жмуриться в ожидании приступа не обязательно.

Первое, на что наткнулся взглядом - это голые мосластые коленки. Слабо волосатые. Судя по положению в пространстве, мои, но так-то - нет.

Поймите меня правильно: сто шестьдесят кило, они не за один день ко мне пришли, я их копил последовательно около тридцати лет со злополучной травмы, закрывшей путь в большой спорт и наложившей массу ограничений на остальные области жизни. Но и до неудачного падения я не был задохликом, выступая в тяжелом весе, так что ноги у меня были соответствующие. Не эти.

Потыкал в колени и ляжки пальцем. Ощущения говорили, что ноги все же мои. Хотя тоненькие с просвечивающими венками кисти рук моими тоже не были. Задрал майку - трусов не обнаружил, а все хозяйство, не накрытое привычным пузом, в мельчайших подробностях предстало перед не близорукими теперь глазами.

– Ну, привет.

– Масюня, зайчик, ты как?..
– раздался от двери женский голос.

Где-то на периферии отметил: Масюня... зайчик...это ко мне?

Но даже странное обращение не перебило мой шок:

– Я его вижу...

– Зайчонок, кого ты видишь?
– растерялась посетительница.

– Его.
– Вернул майку на место, улегся и укрылся с головой казенным одеялом.

– Сыночка, тебе плохо? У тебя галлюцинации?
– подскочила и стала тормошить женщина.

Только тут сообразил, что эта особа чуть старше моей дочери, обращается ко мне как к сыну. Выглянул из-под одеяла: нет, мамой моей она точно не была.

– Масюня, ну не молчи! Скажи, как ты себя чувствуешь?
– продолжала теребить меня дамочка.

Я сошел с ума, женщина сошла с ума, мир сошел с ума...

Ничего, всех нас вылечат.

– Нормально. Сейчас усну, проснусь, и все станет нормально. Совсем нормально!

И уснул.

Унылый бред со мной-чморенышем в главной роли

– Проснулся, сыночек?
– спросила молодая женщина, сидевшая на стуле рядом с кроватью, стоило только вновь открыть глаза. Мадам была ничего так - симпатичная, но, что характерно, не та, что намедни.

– Да, мама, - раз от меня ничего не зависело, решил не сопротивляться и плыть по течению.

– Узнал!
– радостно выдохнула она, - Узнал!!! Я верила, я знала!!!
– И она стала покрывать поцелуями мое лицо и ладонь, которую сдавила в крепком захвате, - Узнал! Кровь-то, она не водица!

– Мам-мам-мам!
– начал отбиваться я от ее ласк, - Мам! Мне бы...

– Судно подать?
– встрепенулась женщина, догадавшись о моих потребностях.

– Да я сам!

– Сам, когда доктор разрешит! Ну, не стесняйся, что я там не видела!
– залепетала она, пытаясь подставить мне специальный сосуд, чему я отчаянно сопротивлялся.

На мое счастье в палату зашла целая делегация в белых халатах, прервав нашу возню, в которой я вот-вот бы слился.

– Так! Я смотрю, очнулся, наш любитель таблеток?
– при виде врача - а никем иным этот внушительный мужчина в окружении сразу пяти разновозрастных, но поголовно красивых женщин быть не мог - "мама" смущенно спрятала судно обратно под кровать, - Как самочувствие, пацифист?

Я и пацифист? Шутка юмора до меня не дошла, но прислушался к себе:

– Нормальное, вроде бы.

– Ага! Речь связная, вопросы понимаем...

– Что тут понимать-то?..

– А скажите-ка мне, голубчик, как вас зовут?

Вопрос на миллион. Я совершенно точно знал, как меня зовут: Михаил Лосев, что регулярно во всех компаниях сокращалось до Михи, Лося или Лосяша. Еще те, кто знал меня по армии, частенько по старой памяти обзывали Бурым, совмещая в одной кликухе намек на имя и характер. Жена в порыве нежности могла ласково назвать Мишаней или Медвежонком, хотя, это она мне, конечно, льстила. Но есть здравые опасения, что ни один вариант здесь не проканает.

– Мы-ма-ми...
– неуверенно начал я мычать и заикаться, вспомнив о "Масюнечке".

– Сыночка!
– счастливо всплеснула руками "мама", обрадовавшись правильному началу.

– Варвара Трофимовна! Выйдите! Зайдёте, когда я разрешу!

– Конечно-конечно...
– и "мать", робко и даже заискивающе улыбаясь, смылась из палаты.

Ничего общего с моей настоящей матерью! Та - цунами в юбке, такое же беспощадное и неотвратимое, и характером я в нее, отец, погибший до моего рождения, по воспоминаниям родни гораздо спокойнее был. То есть, чтобы родившая меня женщина вот так смиренно скрылась за дверью? Когда с ее кровиночкой что-то непонятное делать собираются?! Держи карман шире! Уж на крайняк, она хотя бы последнее слово за собой оставила!