Лощина

Агата Кристи

Мидж было всего тринадцать лет, когда умерла мать. Она, наверное, плохо ее знала. Мама была настоящая Эндкателл: очаровательная, веселая, блестящая. Сожалела ли она о своем замужестве? Ведь оно отделило ее от клана Эндкателлов. Мидж об этом раньше не задумывалась. Когда отец овдовел, он как-то сразу постарел, но продолжал свою бесполезную борьбу. Он сошел в могилу тихо и незаметно, когда Мидж исполнилось восемнадцать.

С тех пор она часто бывала у Эндкателлов, принимала от них подарки, приятно проводила с ними время. Но ей не хотелось от них зависеть.

Она их любила, но бывали такие минуты, как эта, когда она чувствовала, что она совсем иная, что резко отличается от них.

От Эдварда мало что ускользало. Он ласково спросил:

— Чем я вас так огорчил, Мидж?

Приход Люси избавил ее от необходимости отвечать. Люси была одна, но продолжала какой-то разговор.

— …понимаете, неизвестно, остановится ли она здесь или предпочтет другое место.

Мидж с удивлением сначала посмотрела на Люси, потом на Эдварда.

— Я обращаюсь не к Эдварду. Он ничего об этом не знает. Я спрашиваю вас, Мидж, вы так практичны…

— Но о чем речь, Люси?

Леди Эндкателл этого вопроса не ожидала.

— Это же совершенно ясно. Я думаю о предстоящем дознании. Герда обязана на него приехать. Захочет ли она остановиться у нас? Здесь она снова встретится с тяжелыми воспоминаниями, но в гостинице на нее набросятся репортеры, куча людей будет на нее глазеть. Это будет в среду, в одиннадцать, вы знаете? А может быть, в половине двенадцатого, я уже не помню. — Ее глаза горели. — Я еще никогда не была на дознании. Наверное, я оденусь в серое, нахлобучу шляпу, как в церкви. Но без перчаток! Впрочем, сейчас у меня остались только перчатки для работы в саду. Когда Генри был губернатором, у меня была целая коллекция вечерних перчаток, сейчас не осталось ни одной пары. Я считаю, что перчатки — глупость! Вы не согласны?

— Может быть! — улыбаясь, ответил Эдвард, — Перчатки бывают нужны, когда не хотят оставить отпечатки пальцев.

Люси с удивлением посмотрела на телефонную трубку, которую держала в руке.

— Что я собираюсь делать с этой трубкой? — спросила она.

— Наверное, вы хотели кому-нибудь позвонить.

— Нет. Не думаю. — Она положила телефонную трубку на место и продолжала:

— Я прошу вас, Эдвард, не огорчайте Мидж. Она очень впечатлительна. Эта внезапная смерть…

— Мы совсем не об этом говорили. Я только сказал, что мне совсем не нравится магазин, где работает Мидж.

— Да, — сухо сказала Мидж. — Эдвард советует мне найти себе славных хозяев, которые бы меня больше ценили.

— Я уверяю вас, Мидж, так продолжаться не может. Я думаю…

Мидж его прервала:

— Эта отвратительная злюка платит мне четыре фунта в неделю. Обсуждать тут больше нечего! — Она повернулась и быстро вышла в сад.

Сэр Генри сидел на своем излюбленном месте. Заметив его, Мидж изменила путь и направилась вверх по лесной тропинке. Все Эндкателлы — очень милые люди, но сегодня утром ей почему-то не хочется их видеть!

Наверху, на скамейке, сидел Дэвид. Он тоже принадлежал к Эндкателлам, но не был столь обаятелен,

как остальные. Мидж подошла и села рядом, со злорадством отметив выражение растерянности на его лице.

Дэвид думал о том, что уединение найти невозможно. Вооруженные тряпками и пылесосами горничные изгнали его из спальни. В библиотеке он тоже не нашел надежного убежища. Два раза туда врывалась леди Эндкателл и говорила что-то невразумительное, недоступное его пониманию. Сюда он пришел, чтобы подумать о сложившейся ситуации. С самого начала он с сожалением принял приглашение на этот уик-энд. Пребывание его здесь затягивалось из-за очень досадных обстоятельств. Вчера он заверял леди Эндкателл, что ни разу не заглядывал в газету «Ньюс оф де Уорлд». Теперь в этой газетенке стряпают статьи о том, что произошло в «Долине».

Убийство! Это же омерзительно! Что подумают его друзья? Как ему держать себя при подобных обстоятельствах? Следует ли принять вид утомленного, испытывающего отвращение, или лучше развлекающегося, не теряющего чувства юмора человека?

Поглощенный своими мыслями, он без всякого удовольствия, наблюдал, как рядом с ним садится эта противная девица, абсолютно лишенная умственной деятельности.

— Что вы думаете о своей семье? — спросила она без лишних слов.

— Разве что-нибудь думают о своей семье? — Дэвид пожал плечами.

— Разве думают когда-нибудь что-нибудь о чем бы то ни было?

Дэвид подумал, что она совершенно права: ее замечание касается в первую очередь ее самой. Но эти соображения он вслух не высказал и произнес почти любезно:

— Я как раз анализировал свою реакцию в этой ситуации.

— Нужно признать, что довольно забавно очутиться замешанными в подобное дело!

Дэвид вздохнул. Он выбрал манеру поведения.

— Прежде всего, это скучно! Создается впечатление, что мы живем в детективном романе.

— Вы, наверное, очень жалеете, что сюда приехали?

— Дэвид снова вздохнул.

— Как вы правы! Я мог бы остаться в Лондоне с одним из своих друзей. Человек восхитительный, левых взглядов, он занимается торговлей книгами…

— Осмелюсь, сказать, что здесь больше удобств, чем в городе.

— Разве речь идет о комфорте? — спросил он тоном учителя, делающего выговор ученику.

— Бывают моменты, — возразила Мидж, — когда мне кажется, что это — единственная моя забота.

— Это позиция пресыщенной буржуазии! — авторитетно заявил Дэвид. — Вот если бы вы принадлежали к рабочему классу…

Она перебила.

— Но как раз потому, что я принадлежу к рабочему классу, я так и дорожу комфортом! Удобная кровать, мягкие подушки, чай, который утром приносят и неслышно ставят на ночной столик, красивая ванна с горячей водой, кресла, в которых утопаешь… — Мидж на секунду остановилась.

— Конечно, рабочие имеют право на все это, — сказал Дэвид. Я бы только исключил чай, который подают в постель. Это барство, неприемлемое в хорошо организованном обществе!

— А я с вами не согласна! — возразила Мидж.