Лошадиные истории
Шрифт:
Ночная синева над целинной степью редела неуловимо, — будто бы это она рассеивалась росой на майские полевые цветы, — и небо незаметно яснело, наливаясь сиреневым цветом.
Жаворонок выкупался в своей ванночке — пыльной ямке — и, вспорхнув, запел, радуясь новому погожему дню. Песня поднималась выше кургана, выше топографической вышки на нем, и с той высоты жаворонку открылась бугристая степь, а на ней — летний лагерь конефермы: с хатой коневодов, загонами, капитальными кирпичными сараями, построенными еще в прошлом веке, просторным погребом для овощей, гумном и яворовой рощей над балкой, неподалеку от пруда, обросшего по краям красноталом и камышом.
В одном загоне стояли жеребые кобылицы. Положив головы на жердь высокой изгороди, они задумчиво смотрели на светлеющий восток, и в их глазах, огромных и скорбящих, отражались розово зацветающие высокие облака.
Непонятное жужжание вдруг вплелось в жавороночью песню, и кобылицы настороженно запрядали ушами, косясь в сторону кургана, мимо которого проходила заросшая пыреем старая дорога, — оттуда шел, набирая силу, чужой в степи звук. А одна кобылица, рыже-золотистой масти, с белыми бабками и белой звездой во лбу, нервно заржала, повернувшись к хате коневодов. Ее снова охватил болезненный страх, какой она испытала вчера, во время бомбежки тракторного отряда, расположенного неподалеку от летнего лагеря конефермы.
Из хаты вышел Лукьян Корнеевич, коневод, сухопарый старик в поношенной командирской гимнастерке, в галифе с кожаными подшивами и в чириках на босу ногу. Поправив мятые усы, он спросил у заржавшей кобылы:
— Ты чего всполошилась, Лошадия?
Пофыркивая, она глядела в сторону кургана.
— Что ж ты там услыхала, конская маманя? — ласково проговорил коневод и прислушался. Уловил натужное гудение автомобиля, взбирающегося на косогор. — Ишь, какая чуткая! Достригла его с какой далины… Да не колготись ты, золотая, никому не позволим вас обидеть, — успокаивал он ее, как малого ребенка, встревожившегося среди ночи. — А кто ж там катается спозаранку? Кому это не спится? — И тут Лукьян Корнеевич заметил «эмку», выехавшую на вершину бугра. — Эге-ге, так это, видно, наши родичи катят!.. А по какому делу в такое время? — В голосе старика прозвучала тревога.
Запыленная и забрызганная еще не высохшей грязью «эмка» тихо катилась с бугра с выключенным мотором. Шофер, опустив боковое стекло, высунул голову наружу. Устало улыбаясь, вдыхал прохладный воздух, пахнущий цветущим целинным разнотравьем, и слушал песню раннего жаворонка.
Лукьян Корнеевич узнал водителя — то был старшина Кудря, давнишний шофер его сына, командира кавалерийского полка, — а кто сидел на заднем сиденье, не мог разглядеть. Остановил автомашину старшина рядом с коневодом. Выйдя наружу, пожал ему руку, сказал приглушенно:
— Здравия желаю, товарищ майор.
— Здорово, здорово, Петрович. — Приятно было старику упоминание о его звании, записанном в военном билете.
— Спят, перемучились, — шофер кивнул на автомашину.
Пригляделся старик, увидел внучку и сноху и вздохнул поглубже, не приехали бы они вдвоем с печальными вестями. Спросил:
— На каникулы Лёлю привезли? Вроде бы рановато…
Опять посмотрел на прикорнувшую внучку: приметно выросла за год!
— Не знаю, как и сказать, — подумав, ответил старшина. — Очень часто в последнее время стали фрицы бомбить Ростов. Школу ее разбомбили. Детей там погибло!.. Ну, вот и решили раньше времени выдать семиклассникам свидетельство об окончании школы. А Лелю Дмитрий Лукьянович откомандировал сюда до спокойных дней.
— Ох, нескоро, видно, они для нас наступят, эти спокойные дни, — вздохнул Лукьян Корнеевич и потянул старшину за рукав гимнастерки. — Пойдем-ка, Петрович, в сторонку, побалакаем. И давай закурим, а то уши уже две недели опухшими ношу. Закончилась махра, и добыть негде — некогда в райцентр на базар смотаться: воспринимаю лошат… Видишь, в этом загоне жеребые, поздние, и все на сносях, все вот-вот ослобонятся.
Кудря угостил его «Казбеком». Затянувшись дымком, старик проговорил врастяжку:
— Ну-ну, жизня шика-а-рная у меня началась!.. Вот это угоди-ил ты мне, Петрович. А скажи, друг любезный, родичи случаем не передали мне этого добра?
Старшина засмеялся негромко, поняв намек.
— Передали, а как же. Дмитрий Лукьянович, как вы знаете, не курит, а табачное довольствие берет, нас, старых курцов, угощает. Ну, и сват Степан Петрович подбавил вам в тот мешок. Сейчас из багажника достану.
— Погоди, Петрович, успеешь! Ты вот скажи мне, как там полк Димитрия моего воюет с фашистами?
— Неплохо воюет, справляется с ними.
— Да ты не крути, напрямки мне выкладывай. Я-то человек не случайный, сам знаешь, военного направления и должон правду знать.
Кудря оглянулся: в автомашине еще спали.
— Бойцы полка Дмитрия Лукьяновича недавно выполняли особое задание во вражеском тылу… Урону нанесли коммуникациям, пленных взяли.
— Вот такие пироги! Я тут кручусь-верчусь, покоя не знаю, а он мне ни ответа, ни привета! Сам небось с бойцами ходил?..
— Тихо, тихо, Лукьян Корнеевич! — с укором сказал Кудря. — Я вам по секрету сообщил, а вы еще ему выговор сделаете при встрече, и сразу обнаружится, что это именно от меня вы получили сведения…
С запада, где еще плотной была синяя завеса ночи, донесся напряженный, ноющий гул бомбардировщиков.
— На Тихорецкую потянули, — заметил старшина. — И зайдут к ней, сволочи, от солнца, чтоб их не так видно было, чтоб не прицелились хорошо по ним зенитки.
— И на Тихорецкую, и на Кавказскую! — с болью проговорил старик. — Летят, идут, лезут… Чума проклятая!
Гул самолетов нарастал, становясь непереносимо тягостным. Лошадия задрала голову к небу и заржала жалобно, беспомощно, как перед неотвратимой бедой.
— Да перестань ты, не будут они тебя бомбить, — успокаивающе сказал старик кобыле, и она, заслышав его ласковый голос, утихомирилась. — Вишь, какая умница, все понимает. Наш тракторный отряд недавно бомбили фашисты, а она с бугра все видела, переволновалась… За лошонка своего, которого носит, боится. Ведет себя она, что беременная баба…
— Эй, друзья, что же вы нас не будите?! — раздался в автомашине укоризненный голос Анны Степановны. — Стоят себе, покуривают, а мы в духоте паримся.