Лошадиные истории
Шрифт:
— Теперь я понимаю, почему вы отмечаете день лошади именно двадцать второго октября, — сказал я.
— Вообще-то сегодняшний день мы официально днем лошади не называем, а стоило бы, — ответил Зажурин. — День лошади — это звучит.
— Стоило бы официально, государственным порядком, утвердить один из дней в году днем лошади, — сказал Кононенко.
— А чего тут утверждать, когда оно уже давно утверждено, — сердито отозвался Андрон Парфентьевич. — Лошадиный праздник спокон веков славяне справляли восемнадцатого августа, в день святых покровителей лошади Флора и Лавра.
— Вот видите! — воскликнул Кононенко. — Даже в дремучее время люди с особым почтением относились к ближнему животному, день святых покровителей установили, записали
Помолчали, почувствовав себя пристыженными.
— Я не возражаю, — сказал Зажурин, — пусть праздник лошади будет, когда и был в старину — восемнадцатого августа, а двадцать второго октября я буду отмечать с вами тут, в конюшне, день своего второго рождения.
— Да, лошадь заслужила свой праздник! — взволнованно произнес Кононенко. — И стоит отмечать его во всесоюзном масштабе. Я как лечащий врач лошадей, у меня, кстати сказать, тридцатилетняя практика, могу привести немало фактов, которые доказывают, что лошадь — существо разумное, благородное, смышленое, дружелюбное, и так далее, и тому подобное! Я, между прочим, пишу исследование о психике лошади.
— Петр Павлович, приведи нашему новому уважаемому другу факт насчет разумности и благородства лошади, — предложил Зажурин. — Поинтересней выбери.
— С удовольствием!.. Однажды приходит ко мне лошадь на прием.
— Простите, Петр Павлович, — перебил я, — это как же так: приходит… Сама, что ли?
— Сама, в том-то и дело! Слушайте дальше, потом поймете, в чем тут суть… Значит, приходит ко мне на прием Сонюха, пожилая лошадь, полукровка. Подробные сведения о ней у меня записаны… В июле событие происходило. Помню, дождь прошел, полевые работы были приостановлены, лошади паслись на лугу. Я стою у раскрытого окна врачебного кабинета, любуюсь природой. Вдруг вижу знакомую лошадь, Сонюху. Бредет она, свесив голову, по улице, потом заворачивает во двор лечебницы и прямиком ко мне, то есть под мое окно направляется. И так, знаете, болезненно ржет, будто жалуется. А я возьми и в шутку спроси ее: «Заболела, Сонюха?» И, представьте себе, она кивает. Я было подумал, что это случайно вышло, но ошибся. «Что болит?» — спрашиваю. Она качает головой, в смысле: «Не могу сказать, не умею». Представляете мое потрясение. Я тогда молод был, впечатлителен. Выхожу, осматриваю ее. Снаружи все в порядке. Выслушиваю: дыхание учащенное, но хрипов нет. Ощупываю суставы, думаю, может, ревматизм разыгрался, так нет — суставы в норме, и Сонюха качает головой отрицательно, в смысле: «Не то». Я и так, и этак обследую ее, сердце выслушал: ритм нормальный, шумов нет. Немного капризничает клапан правого желудочка, но нарушения незначительны, вряд ли это могло сказаться на здоровье закаленной рабочей лошади.
Говорю: «Пожалуйста, пройдись, Сонюха». Она прошлась. Походка расслабленная. «Так в чем же дело, Сонюха?» — спрашиваю. А она смотрит на меня укоризненно, в смысле: «Неужели ты не понимаешь, что со мной? А я так надеялась на тебя, верила, что ты поможешь мне». И глаза у нее печальные-печальные. Я руками развожу растерянно — и горько, и больно мне, — и не могу сообразить, в чем дело!..
И знаете, уважаемый друг, что она сделала?.. Стала осторожно почесывать мне голову зубами. И тут я догадался!.. Ну, вы, конечно, не раз видели, как лошади почесывают друг дружку. Если у Сонюхи, например, зудит репица, она подходит к своей подруге Альфе и чешет ей зубами репицу. И Альфа знает, ей хотят сказать: «Альфа, почеши, пожалуйста, мне репицу — очень свербит», — и та выполняет просьбу. А потом Альфа показывает Сонюхе, где у нее свербит кожа. И Сонюха платит услугой за услугу… Абсолютно разумное действие!
Ну, значит, Сонюха осторожно почесывает мне голову — и я догадываюсь!.. Ощупываю ей голову: височные доли горячие, вены просто стреляют жаром в кончики пальцев — у лошади, оказывается, жесточайшая мигрень. «Ах ты, — говорю, — ласточка! Надоумила!.. Головка болит?» Она кивает, в смысле: «Дорогой, вылечи, дай лекарства».
Дал я ей пирамидона. Она постояла с полчаса, подремала — я наблюдал за ней из кабинета, — потом встряхнулась и бодренько так заржала, глядя на меня. Я вышел во двор. И вот Сонюха подходит и кладет голову мне на плечо — благодарит!.. Поверьте, уважаемые друзья мои, я чуть не расплакался — от счастья. Я молод тогда был, взволнован!.. Этот факт я осмысливаю с двух позиций: с позиции учения Павлова о рефлексах и с позиции человека, верящего в эволюцию лошади, в ее разум.
Что же произошло? Когда Сонюху привели ко мне впервые, я избавил ее от жестокой физической муки: у нее был огромный нарыв на коленном суставе — и это отложилось в ее сознании. И вот, когда ей стало невмоготу, она приходит — сама… Разве этот факт не подтверждает, что лошадь — существо мыслящее, сообразительное и очень благородное?!
— Вполне подтверждает, — отозвался Зажурин.
— Святая правда! — сказал дед Андрон. — Умно осветил Петр Павлович. Молодец!
Факт, конечно, был любопытный, ничего не скажешь, но меня он не особенно поразил. Лошадь из моего детства — старая лошадь Зина — была способна на более сложные разумные поступки. Ей даже было присуще чувство юмора. Очень хотелось рассказать несколько историй о ней, но я уступил трибуну почитателей лошади Андрону Парфентьевичу: тут, в колхозной конюшне, мне полезней больше слушать, чем говорить. Он прокашлялся и начал неторопливо, делая паузы, собираясь с мыслями:
— Заявляю вам, как перед богом, лошадь — самая чистая на свете животная. Она на грязное спать не ляжет и, стало быть, под себя не пачкает. Купаться любит, особливо ей нравится, когда щеткой чистишь. Ест она чисто, не хапает, не жадничает, как другая какая животная. В ясли ногами не лезет, корм не разбрасывает. И, стало быть, умная животная. Насчет этого тоже факт могу рассказать.
— Рассказывай, не стесняйся, — разрешил Зажурин.
— На масленицу дело было. Повечеряли мы, стало быть, с родней крепко. Пришел я на дежурство в конюшню, сюда вот, прилег. Сено вот так, как тогда, в углу лежало. Лег да и заснул. А цигарка возьми да и вывались из руки в сено. И начало оно тлеть-гореть. Кой-какие лошади всполохнулись, захрапели, забили копытами, я и слышу, и никак не могу очнуться — перебрал малость донского бальзаму.
Да-а. Тут одна лошадь, Аджикой звали ее, оторвалась от яслей и помочилась на сено, которое начало гореть, и на меня тож. Святая правда!.. Я как вскачу да как закричу на нее: «Ты что робишь, туды тебя растуды!» А потом глянул: черное обгорелое сено парует — и все понял. «Спасибо, — говорю, — тебе, спасла ты меня, дай бог тебе здоровья, никогда не забуду!» А она ощерилась да как тяпнет меня зубами за плечо, аж клочья полетели с полушубку, и пошла на свое место. А все лошади смотрят на меня, головами качают: мол, до чего ты дожил, старик!..
Да-а. Стыдно стало мне перед лошадьми, так стыдно, что я долго места себе не находил. Курить бросил, по сю пору ни разу цигарку в рот не взял, закаялся.
— Вот этот факт прекрасно доказывает, что лошадь способна анализировать обстановку и находить верное решение в острой ситуации, — неожиданно для себя подвел итог я.
В конюшню заходили новые почитатели лошади — бывшие бойцы 5-го гвардейского Донского казачьего кавалерийского Краснознаменного Будапештского корпуса. Они здоровались с лошадьми, угощали их хлебом-солью и сахаром, потом подходили к нам. Наша беседа затянулась. Мы услышали новые рассказы о лошадях, об их поведении на войне, в походах и боях. В конце концов Зажурин подвел итоги, торжественно назвав нашу встречу первым организационным собранием почитателей лошади, а наш небольшой коллектив единомышленников — содружеством. Был избран президиум содружества. Президентом назначили Зажурина, а меня, как журналиста, секретарем. Мы приняли резолюцию. Вот ее подлинный текст, записанный мной в тот знаменательный день в колхозной конюшне: