Лошадиный остров
Шрифт:
— Можно привезти сюда овец и пасти их. Тогда никто не упрекнет нас в безделье.
— А знаешь, что тогда случится? — возразил я. — Наши соседи очень скоро узнают про диких коней, приплывут сюда на парусниках, переловят всех и увезут к себе.
— Да, ты прав. Придется держать язык за зубами.
Я ничего не ответил. Подумать только, какой замечательной тайной мы будем обладать! Не хочешь, а заважничаешь. Немного погодя я спросил:
— Будем спускаться?
— По-моему, лучше подождать отлива, — сказал Пэт, — и пройти в бухту понизу. Вдруг кто-нибудь один ненароком сорвется? Каково
На это возразить было нечего. И я согласился ждать. Наглядевшись на резвых необузданных коней, нам тоже захотелось вдруг помчаться куда-нибудь наперегонки с ветром. Мы оба, как по команде, вскочили на ноги и понеслись вниз, прыгая с кочки на кочку, не замечая на этот раз ни канав, ни кроличьих норок. Мы летели как на крыльях и, добежав до зеленой тропы, ведущей к нашей стоянке, издали победный крик. Вскоре мы уже растянулись возле потухшего костра и долго лежали, не в силах отдышаться.
Отлива надо было ждать несколько часов, которые показались нам вечностью. Мы съели всю печеную картошку, разожгли костер, еще напекли картошки. Раз двадцать ходили смотреть угрей, так что, наверное, надоели им до смерти; наши бочки мерно покачивались на волнах. Чтобы немного охладить нетерпение, мы решили сплавать к причалу. Ледяная ванна здорово нам помогла. Мы долго сидели у причала и смотрели, как наш парусник медленно опускается с убывающей водой. Наконец показалось дно, и я сказал:
— Можно идти.
Пэт, ничего не ответив, поднялся с земли, и мы молча двинулись к серебряной бухте. Становилось прохладно, хотя было еще не больше трех часов пополудни. Море начало волноваться и приняло зловещий зеленоватый оттенок. Но небо было по-прежнему чисто. И хотя мы только что мечтали провести на острове лето, сейчас и мне и Пэту стало как-то не по себе. Ведь мы уже два дня не были дома. А разыграйся шторм, домой мы вернемся недели через две, не раньше, это мы хорошо знали.
Когда мы дошли до серебряной бухты, кромка воды уже отступила далеко в море. Дойдя до утеса, мы увидели, что его подножие покоится на сухом спрессованном песке.
— Надо было давно перегнать сюда парусник, — сказал я. Но Пэт помотал головой и заметил своим обычным невозмутимым голосом:
— С причала будет легче свести в лодку жеребенка.
— Маленького, как смоль черного, на тонких легких ножках?
— Конечно, его. Он там лучше всех. Я не уеду без него отсюда.
— Он и правда всех лучше, — согласился я. — Я тоже им любовался. Но, по-моему, брать его с собой опасно. Вся деревня начнет приставать с расспросами: откуда он да где мы такого взяли.
— Скажем, что нашли, — беззаботно ответил Пэт. — Если уж на то пошло, кто имеет на него больше прав, чем я? Ясно, как божий день, что он потомок того самого испанского жеребца. А кто станет спорить, что его хозяином был мой прадед? Я подарю жеребенка Джону. А Джон пообещает его Стефену Костеллоу. Может, Стефен тогда смягчится и даст согласие на свадьбу.
Это Пэт здорово придумал! Стефен знал толк в лошадях. Никто во всей Ирландии не мог бы лучше, чем он, оценить этого жеребенка. А Стефен привык, чтобы все самое лучшее принадлежало ему. И он, конечно, недолго будет выбирать между дочерью Барбарой и этим красавчиком.
Обогнув утес посуху, мы оказались в уединенной бухте. Дошли до зеленого ковра и замедлили шаг, чтобы не спугнуть пасущихся лошадей. При нашем приближении лошади одна за другой вскидывали морды и внимательно глядели на нас, но не убегали.
— Они, наверное, никогда раньше не видели людей, — тихо сказал Пэт.
Одни лошадки пили воду из ручья, другие щипали траву; мы подходили к ним, гладили шеи, а они от удовольствия прядали ушами. Только вороные вели себя настороженно. Постарше отскакивали в сторону, не даваясь дотронуться. И мы оставили их в покое: знали, кто выйдет победителем, вздумай они защищать жеребенка.
Вороному жеребенку было месяцев семь-восемь, не больше. Его спинка и бока лоснились, как черные атласные ленты на праздничной юбке моей матери. Стройные ножки были так тонки, что мы диву давались, как они его держат; маленькие круглые копытца блестели, как мокрая галька. Он изогнул длинную шею и поглядел на нас. В его глазах было столько ума и понятия, что я, понизив голос, проговорил:
— Это все равно, Пэт, что отнять у матери ребенка.
— Я не поеду домой без него, — упрямо повторил Пэт.
Он плавно протянул руку и погладил шею жеребенка. Жеребенок вздрогнул, сделал шаг к Пэту. Потом ткнулся в него носом, а Пэт захватил в горсть гриву между ушами и намотал на пальцы. Едва дыша, мы двинулись обратно в обход утеса. Жеребенок спокойно шагал между нами. Он помахивал длинным хвостом, и вид у него был вполне довольный. Мы не спускали глаз с кобылиц, но они, казалось, не замечали нас, занятые своими заботами.
Мы перестали бояться, только когда обогнули мыс и вышли на песчаную отмель. Ни разу нигде не останавливаясь, мы достигли наконец стоянки и благополучно поставили жеребенка в нашу хижину; хорошенько заделали вход пучками дрока и сели ужинать.
Глава 4
МЫ ПРИВОЗИМ С СОБОЙ ЖЕРЕБЕНКА
В тот вечер мы никуда не отходили от лагеря. Когда кончили ужинать, стало уже смеркаться. Зеленоватый закат не сулил тепла. Небо теперь было сплошь затянуто тучами, сильно похолодало. Но настроение у нас было отличное. Мы прикрыли ветками костер и стали устраиваться на ночлег. Это была наша последняя ночь на острове.
Не так-то оказалось просто заставить жеребенка лечь. Он долго стоял без движения, расставив тонкие ножки, но все-таки поглаживание и ласковые слова подействовали, и он в конце концов лег в углу, аккуратно подобрав под себя ножки. Тогда мы расстелили старый парус, на который лег я, а Пэт устроился прямо на охапке травы рядом с жеребенком, обняв его за шею.
— Так мне будет спокойнее. Я буду всю ночь чувствовать, что он рядом.
В эту вторую ночь мы заснули гораздо быстрее. От усталости и переживаний мы не чувствовали ни холода, ни жесткости постели, не слыхали свиста и завывания ветра, этого злобного карлы, всю ночь плясавшего вокруг нашей хижины. Когда на небе погас последний отблеск вечерней зари, мы уже крепко спали.
Была еще непроглядная тьма, когда я проснулся оттого, что Пэт сильно тряс меня за плечо.
— Дэнни, проснись, — шептал он. — Помоги держать жеребенка.