Лотерея (сборник)
Шрифт:
В то утро офис выглядел жизнерадостнее обычного — возможно, по контрасту с лившим снаружи дождем, а может, потому что к моменту ее появления здесь уже горел свет и грелись батареи. Элизабет Стайл зашла в свой кабинет со словами: «Доброе утро, Робби», — благо в отсутствие посторонних не было нужды притворяться, что вместо тонких перегородок их разделяют полноценные стены.
— Привет, Лиз, — отозвался сквозь перегородку Робби. — Заглянешь ко мне?
— Сейчас, только пальто сниму, — сказала она.
Убрав пальто в стенной шкаф, она заметила
Тот сидел, низко склонившись над столом, каковая поза предполагала предельную концентрацию; лысеющая макушка была нацелена на дверь, а массивные круглые плечи заслоняли нижнюю часть окна. Кабинет Робби был точно такой же, как у нее, только дополненный картотечным шкафчиком и фото в рамочке с автографом одного из немногих относительно успешных писателей, которых «вывело в свет» их агентство. Подпись на фото гласила: «Бобу с глубочайшей благодарностью от Джима». Роберт Шакс любил приводить этот снимок в доказательство эффективности его «офисных проработок» начинающих авторов. От двери в его кабинет до жесткого стула для посетителей, стоявшего боком у стола Робби, был всего-то один шаг. Сделав этот шаг, Элизабет опустилась на стул и с облегчением вытянула ноги.
— Промокла насквозь, пока добиралась, — сказала она.
— Ужасный день, — согласился Робби, не поднимая головы. Наедине с ней он позволял себе выглядеть усталым и озабоченным, обходясь без заученно-сердечных ноток, обычно звучавших в его голосе. В этот день на нем был его лучший серый костюм, в котором чуть позже, при общении с другими людьми, он будет смотреться этаким славным любителем гольфа, ростбифов с кровью и смазливых девиц.
— Черт знает что за день! — сказал он в сердцах и наконец поднял глаза. — Лиз, этот святоша — будь он проклят! — снова приперся в наш город.
— Теперь понятно, почему ты так встревожен.
Она собиралась описать ему стычку с женщиной в автобусе и рассчитывала на слова утешения, но теперь поняла, что момент для этого неподходящий.
— Бедный-бедный старина Робби, — сказала она сочувственно.
— Он прислал мне записку, — сказал Робби. — Придется ехать рассыпаться перед ним бисером в какой-то дрянной меблирашке.
— И что ты ему скажешь?
Робби встал из-за стола и повернулся к окну. При его габаритах в этой конуре ему достаточно было лишь повернуться, чтобы достать до окна, стенного шкафа или картотеки; в иное время она бы не преминула дружески пошутить по этому поводу.
— Понятия не имею, что ему сказать, — сказал Робби. — Может, что-нибудь пообещаю.
«Наверняка наобещаешь с три короба», — подумала она, рисуя в уме привычную картину: как Робби будет выпутываться из неловкой ситуации, с чувством пожимать старику руку, именовать его «милейшим сэром», горячо заверять, что стихи старика «превосходны, сэр, просто великолепны», и сыпать невыполнимыми обещаниями, лишь бы отделаться поскорее.
— У тебя потом будут проблемы, — предупредила она.
Робби неожиданно рассмеялся.
— Зато на какое-то время он оставит нас в покое, — сказал он.
— Но ведь можно поговорить с ним по телефону. Или написать письмо.
— Так не годится.
Ему как будто даже нравилось создавать самому себе проблемы, чувствовать себя безответственным и беспечным. Он готов был предпринять долгую поездку в пригород, вылезти из подземки на остановку раньше и проехать два последних квартала на такси, чтобы с шиком явиться перед старым священником и битый час вести с ним утомительную беседу, — и все ради того, чтобы ненадолго почувствовать себя беспечным и, как он это называл, приятным в обхождении.
«Пусть потешится своей беспечностью, — подумала она. — В конце концов, ему туда ехать, а не мне».
— Тебе нельзя вести дела в одиночку, — сказала она. — Ты для этого слишком большой дурак.
Он снова рассмеялся, обогнул стол и похлопал ее по макушке.
— Наши дела идут неплохо, разве не так, Лиз?
— Более-менее, — сказала она.
А он, похоже, наконец-то задумался над тем, что скажет старику; подбородок его задрался выше, голос набрал силу.
— Я скажу ему, что кое-кто собирается включить его стихи в антологию.
— Только не давай ему деньги под видом гонорара. Он и без того богаче нас.
Робби извлек из стенного шкафа пальто — свое лучшее пальто — и небрежно перебросил его через руку, затем нахлобучил на затылок шляпу и взял со стола портфель.
— Здесь у меня все стихи старика, — сказал он. — Надеюсь убить время, читая их вслух.
— Удачной поездки, — пожелала ему Элизабет.
Он снова похлопал ее по голове и шагнул к двери.
— Справишься без меня?
— Уж как-нибудь, — сказала она.
Вслед за Робби выйдя из его кабинета, она направилась было к себе, но Робби вдруг остановился посреди приемной и, не оборачиваясь, сказал:
— Послушай, Лиз.
— Что?
Робби не спешил с продолжением.
— Я что-то еще хотел тебе сказать, да вот забыл, — признался он. — Впрочем, это неважно.
— Увидимся за обедом?
— Я вернусь к половине первого.
Он закрыл за собой дверь и потопал в сторону лифта. «Уверенная поступь делового человека, — подумала она. — На тот случай, если кто-нибудь услышит ее в этих жутких коридорах».
Она выкурила сигарету, сидя за столом и думая, что неплохо бы покрасить стены своего кабинета в салатовый. Она могла бы сделать это и сама, задержавшись после работы. «На такую каморку хватит и одной банки, — сказала она себе не без досады, — и еще останется достаточно, чтобы покрасить фасад здания». Потом, загасив окурок, она подумала: «Я уже давно торчу в этой конторе. Может, когда-нибудь у нас появится клиент с талантом на миллион, и тогда мы сможем переехать в нормальное офисное здание со звуконепроницаемыми стенами».