Лотерея (сборник)

Мир Ширли Джексон тревожно-загадочен и незабываем. Здесь все на самом деле не так, как кажется; и даже ясным солнечным днем в разгар лета не покидает ощущение, что рядом затаился мрак и события неминуемо обернутся к худшему. Автор занимает при этом позицию стороннего наблюдателя, тщательно записывающего увиденное. Эти истории создают волшебную, «сомнамбулическую» атмосферу, погружаясь в которую читатель меняется и сам, ибо прочитанное накладывает печать на его сознание и воображение.

Для прозы Ширли Джексон характерны простота и в то же время удивительная отточенность стиля; обходясь без лишних слов и вычурных оборотов, она умудряется передавать мельчайшие детали происходящего и тончайшие смысловые оттенки. Действие ее рассказов происходит большей частью в провинциальных городках, на кухнях или в гостиных. Ее герои погрязли в предрассудках, теша свое самолюбие ощущением превосходства над «чужаками», — то есть над всеми нами. Они живут в обшарпанных домишках или в меблированных комнатах других людей, не имея реальной точки опоры; в психологическом плане

они сами — лишь «временные постояльцы». Люди этого типа, какими бы ни были их цели и притязания, практически всегда остаются незаметными для «большого мира». Их самих, однако, очень заботит то, как они выглядят в чужих глазах; они с молоком матери впитали своеобразные понятия о правилах и приличиях, и в каждом из них таится немалая доля врожденной жестокости. В их мирке главную роль играет то, каким выглядит человек в глазах местного общества и насколько он способен вписаться в это общество, — а чужаки, как правило, не вписываются. Таков сюжет в самых общих чертах. По ходу его развития все выворачивается наизнанку, сугубо личные переживания становятся вдруг достоянием общественности, напряжение нарастает, атмосфера электризуется в предчувствии какой-то страшной драмы: вот-вот должно случиться что-то странное, и сюрприз будет наверняка не из приятных. Картина событий выписана очень рельефно, как в лучах предзакатного солнца — в стиле Эдварда Хоппера, [1] — когда боковое освещение четко высвечивает одну сторону предмета и отбрасывает длинную тень от другой. Не трудно представить себе лица ее персонажей, которых время отнюдь не щадит: с годами их черты становятся все более жесткими и заостренными, свой след на них оставляет и беспробудное пьянство. Это истории о намерениях и реальных поступках; это исследование психопатологии повседневной жизни захолустных городков Америки. Читая Ширли Джексон, невольно вспоминаешь рассказы Раймонда Карвера, [2] который точно так же умел создавать меланхолическую дымку, пронизывающую все его произведения. Но Джексон, кроме того, умеет быть и чрезвычайно занимательной: недаром в свое время Дизи Арназ [3] предлагал ей писать сценарии для Люсиль Болл. [4]

Двадцать пять рассказов из сборника «Лотерея» — изначально имевшего подзаголовок «Приключения Джеймса Харриса», — предлагают читателю настоящее литературное наслаждение. Заглавный рассказ, «Лотерея», настолько прочно вошел в сокровищницу американской новеллистики двадцатого века, что, кажется, проник и в само сознание американцев, в наше коллективное подсознание. В своих историях — вспомним образы нетрезвого гостя и рассудительной девочки из рассказа «Опьянение» (эти юные особы всегда все знают лучше всех, понимая и осуждая действия взрослых, в особенности мужчин) или благонамеренную расистку миссис Уилсон из рассказа «После вас, милейший Альфонс» — Джексон постоянно обращается к темам нравственного выбора, душевной чистоты детей в сравнении со взрослыми, а также нетерпимости общества, в котором человека подвергают травле лишь потому, что он не похож на остальных. Ее рассказы замечательны еще и тем, что автор, открывая читателям мир своих героев во всех деталях, никогда не нарушает незримой границы, отделяющей этот мир от реальности.

Джексон работает очень тщательно, описывая вещи так, будто разглядывает их через мощное увеличительное стекло, и потому знает о них больше, чем можно было бы увидеть невооруженным глазом. Ее авторский голос столь же уникален, как отпечаток пальца, и он доносит до нас истину в чистом виде.

Реакция на произведения Джексон была осложнена тем, что критики не могли понять — или, скорее, принять — писательницу, способную создавать как серьезную прозу, так и «чтиво для домохозяек» (таковое тоже выходило из-под ее пера). Ко всему прочему Джексон хотела, чтобы ее считали не «писательницей», а «писателем», хотя такой подход и по сей день не очень-то приветствуется в издательской индустрии. Так или иначе, ей удалось добиться своего: даже именуемая «писательницей», она не позволяла этому определению хоть как-то отражаться на ее взглядах и таланте; будучи женой и матерью четверых детей, она тем не менее не желала подстраиваться под «женский стандарт», принятый в дофеминистскую эпоху. Такое удавалось лишь очень немногим — в этом смысле Ширли Джексон напоминает английскую писательницу Анджелу Картер, [5] которая так же не связывала себя рамками какого-то конкретного жанра, не считая нужным отделять хоррор, научную фантастику и тому подобное от «серьезной литературы». Грейс Пэйли [6] однажды обрисовала взаимоотношения «писателя и писательницы» следующим образом: «Писательницы всегда отдавали писателям должное, внимательно читая их сочинения, однако писатели не оказывали им ответной любезности». Писательница, ориентирующаяся не на сугубо женскую аудиторию, а на широкого читателя, вынуждена преодолевать глубокую пропасть между этими двумя авторскими ипостасями.

Мужа Ширли Джексон звали Стэнли Хаймен; он был литературным критиком и преподавателем колледжа в Беннингтоне — городке, отчасти послужившем прототипом поселения, описанного в «Лотерее». Любопытно представлять себе Ширли Джексон как «миссис Стэнли Хаймен» — писателя, «замаскировавшегося» под преподавательскую жену и мать семейства. «Миссис Стэнли Хаймен» — это имя очень созвучно ее времени, являясь идеальным прикрытием, под которым она незаметно для окружающих может наблюдать за ними, делать заметки и писать свои книги. «Миссис Стэнли Хаймен» — это как раз то, что надо.

Какими же словами коротко представить читателю эти рассказы (если они вообще нуждаются в представлении)? Они великолепны, и время над ними не властно — они столь же актуальны сегодня, как и в день их первой публикации. Сочинения Джексон просто необходимо прочесть тем, кто хочет посвятить себя литературному творчеству, а также тем, кто стремится понять суть американской культуры двадцатого века. Ведь Ширли Джексон — настоящий мастер слова.

Э. М. Хоумз [7] Октябрь 2004 г.

Он был достаточно хорошо знаком с хозяевами и планировкой дома, чтобы в разгар вечеринки самовольно отправиться на кухню — якобы за льдом, а на самом деле с целью слегка протрезветь, ибо он не был другом семьи в той степени, которая позволяла спокойно прикорнуть на кушетке в гостиной. Компанию он покинул без сожаления — к тому моменту большинство сгрудились у пианино и хором распевали «Звездную пыль», [8] а хозяйка дома беседовала о чем-то важном с унылым юношей в элегантных очках. Стараясь не шуметь, он проследовал через столовую, где глубокомысленно дискутировали четверо или пятеро гостей, пристроившись на жестких стульях с прямыми спинками. Двустворчатые двери кухни распахнулись при легком нажатии; войдя, он присел за эмалированный стол, положив ладонь на его чистую прохладную поверхность. Затем поставил бокал на одну из ключевых точек в зеленом узоре столешницы, поднял глаза и обнаружил сидящую напротив девчонку, которая, в свою очередь, внимательно его разглядывала.

— Привет, — сказал он. — Вы дочка?

— Эйлин, — назвалась она. — Да.

Она показалась ему какой-то нескладной и мешковатой. «Это все из-за той бесформенной одежды, которую носят нынешние девицы», — промелькнуло в затуманенной голове. Ее темные волосы были разделены прямым пробором и заплетены в две косы; лицо юное и свежее, без признаков макияжа, да и одета по-домашнему — в простенький лиловый свитер.

— У вас приятный трезвый голос, — сказал он и с опозданием понял, что это не самый подходящий комплимент для столь юной особы.

— Я как раз собиралась выпить чашечку кофе, — сказала она. — Не угодно ли составить компанию?

Он чуть не рассмеялся при мысли, что девчонка, похоже, считает себя докой по части укрощения тупых пьянчуг.

— Спасибо, — ответил он, — не откажусь.

Ему было трудно сфокусировать взгляд, и когда она поставила перед ним чашку горячего кофе со словами: «Вам, наверно, лучше черный», — он нагнулся над паром, не закрывая глаз, в надежде таким способом взбодриться.

— Судя по звукам, вечеринка удалась, — сказала она без признаков энтузиазма в голосе. — Каждый нашел себе занятие по душе.

— Славная вечеринка, — согласился он и начал, обжигаясь, прихлебывать кофе, дабы показать, что ее старания не были напрасны. В голове и впрямь слегка прояснилось, и он сказал с улыбкой:

— Мне уже лучше — благодаря вам.

— Должно быть, в комнатах жарковато, — сказала она с утешающей интонацией.

Тут он не выдержал и расхохотался. Девчонка нахмурилась, но потом, видимо, решила не обижаться и преспокойно продолжила:

— Наверху было очень жарко, и я спустилась, чтобы немного посидеть здесь.