Ловцы душ
Шрифт:
– Я решил, что всё это меня уже не интересует, Маддердин, – заявил он. – Но хорошо, что ты привёл девушку.
Он прыгнул в её сторону и свернул ей шею прежде, чем я успел даже моргнуть. Мёртвое тело упало на землю. В хрустальном зеркале я видел лицо, на котором не успели отразиться ни страх, ни боль.
– Я решил, что хочу остаться единственным в своём роде. – Он обнажил в улыбке длинные клыки. – И, кроме того, горе жалким существам, когда они вступают меж лезвиями могучих меченосцев, – добавил он.
Я смотрел на тело моей спутницы. По милости Божьей, она не только не страдала, но, вероятно, даже не поняла, когда настал момент смерти. Я не ожидал такого поворота дел. Не думал, что Хаустоффер живёт уже так глубоко в собственном мире,
– Найди других, Маддердин, и приведи их ко мне. Сегодня ты получишь тысячу крон, и за каждого такого как она, ты получишь следующую тысячу, – приказал он.
Я перевёл взгляд в его сторону.
– Это ты жалкое существо, – сказал я. – Мир ничего не потеряет от твоей смерти.
– Ты хочешь меня убить? – Он засмеялся, даже не разозлившись, лишь удивившись и искренне развеселясь. – Меня, который живёт уже полторы тысячи лет? Меня, который способен раздавить человеческий разум как яйцо?
– Мой разум тебе не раздавить. Ты всего лишь грязный кровосос. Чуть лучше назойливого комара.
Это его разгневало. Я знал, что именно так и произойдёт. Он прыгнул в мою сторону и схватил меня за горло. Но что знакомый Козоёба не зря трудился над моим заказом. На шее, скрытый под высоким воротником, я носил широкий ошейник, набитый острыми серебряными шипами. Благословлённый известным своей святостью отшельником, которого мы посетили перед визитом в замок. Я знал, что это не убьёт вампира, даже не ранит. Но ведь я и не этого добивался. Речь шла только о момент неожиданности, о кратком миге, когда он будет поражён болью. Речь шла о времени, необходимом для того, чтобы вонзить в его тело два серебряных лезвия, которые были вшиты в рукава моего кафтана.
Он заорал и разжал хватку, а я отскочил. На его лице отразились недоумение, гнев и боль, но, очевидно, он всё ещё был жив, и, думаю, ему потребовалось бы не так много времени на восстановление полной силы. И тогда, безусловно, судьбу Мордимера Маддердина нельзя будет назвать особенно весёлой. Я вытащил из ножен саблю и ударил. Точным, быстрым, экономным движением. Лезвие рассекло кожу, мышцы, артерии, и отрубленная голова Хаустоффера слетела с бьющего кровью тела. На всякий случай я схватил её за волосы и бросил в пылающие в камине поленья, таким движением, будто я играл в кегли и делал решающий бросок. Зашипело, когда кровь растеклась по горящим дровам. Волосы горели и сыпали искрами, вокруг распространился запах горелого мяса. Я с облегчением вздохнул.
– Горе жалким существам, когда они вступают меж лезвиями могучих меченосцев, – повторил я слова Хаустоффера его голове, пожираемой пламенем.
Потом я взял на руки тело девушки и вышел из комнаты. Когда я закрывал за собой дверь, я ещё увидел, как испёкшиеся глаза Хаустоффера вылезают из орбит. Я направился на внутренний двор, из которого до меня долетали голоса солдат. Я знал, что никто не захочет меня даже остановить.
Я похоронил её у подножия водопада, который ей так сильно понравился. Я выкопал яму в сырой земле, уложил тело, потом я провёл весь день, таская камни, ибо я не хотел, чтобы покой её последнего приюта смущали дикие животные. Конечно, я знал, что погребаю лишь труп, которому всё равно, лежит он завёрнутый в бархат в золотом гробу или утоплен в выгребной яме.
Однако, я хотел себе представить, что, быть может, когда-нибудь моя спутница захочет взглянуть на место своего вечного покоя, и тогда увидит тот вид, который так её поразил. Из берёзовых веток и лыка мне удалось сделать крест и крепко установить его между камнями. А потом, сам не зная, с какой целью я это делаю, разрезал ладонь и держал её так долго над её могилой, пока камни не покрылись красными пятнами. Если уж есть обычай лить над местом захоронения друга водку или вино, то почему не оставить вампирше в дар своей крови? В конце концов, погибла она лишь потому, что Мордимер Маддердин хотел удовлетворить снедающее его любопытство.
Потом я произнёс короткую молитву, забинтовал руку и поскакал в сторону садящегося на горизонте солнца, от которого по всему небу разливались горящие пурпуром полосы.
Прекрасна только истина
Ещё и ещё заклинаю тебя, чтобы ты не говорил мне ничего,
кроме истины во имя Господа
Первая Книга Царств
Этот мужчина выскочил из-за двери так быстро, что я не успел уклониться, и он упал прямо на меня. Поскольку я был смиренным человеком с мягким сердцем, то даже не обругал его, великодушно придя к выводу, что это случилось непреднамеренно. Кроме того, мы находились в дворцовой канцелярии Его Преосвященства епископа Хез-Хезрона, где исключительные права на использование слов, обычно считающихся оскорбительными, в принципе имел только сам епископ Герсард. И пользовался этой привилегией с частотой, которая иногда даже вашему покорному слуге казалась чрезмерной. Но кто я такой, чтобы судить епископа? Я мог, как максимум, мысленно поворчать.
– Вы уж извините, господин, вы уж извините, – пробормотал невнимательный человек, и его взгляд остановился на вышитом на моём кафтане серебряном сломанном кресте. – Я от всей души прошу прощения, – добавил он, отступив на шаг.
В его голосе я почувствовал не только смущение, но и страх. Так, словно нас, инквизиторов, мог оскорбить любой пустяк. Я вежливо кивнул головой и растянул губы в улыбке.
– В канцелярии Его Преосвященства многие люди ведут себя крайне нервно... – Ответил я в тоне дружеской болтовни. – Не вы первый, не вы последний, господин.
– Я не удостоился даже аудиенции… – Не послышалась ли мне в его голосе резкость? Я рассмеялся.
– Его Преосвященство неделю назад уехал на воды, – сообщил я. – Вам не сказали?
Он покраснел, и по этому я понял, что чиновники канцелярии передавали его из рук в руки и, наверное, выудили у него по крайней мере несколько золотых дукатов. Что ж, это было обычным делом при обращении в епископский секретариат. Да и сам Герсард вызывал толпы посетителей, смиренно ожидающих аудиенции, словно овцы, готовые к стрижке. И его клерки стригли этих овец нещадно. Трудно было этому удивляться, учитывая, что зарплаты в канцелярии Его Преосвященства нельзя было назвать огромными. И поверьте, ваш покорный слуга мог бы кое-что добавить на эту тему. К величайшему сожалению. В любом случае, мой несчастный, оставленный в дураках, собеседник только развёл руками, выпучил глаза и тяжело вздохнул. – Ну, тогда я уже и не знаю, что делать, – просипел он.
Я присмотрелся к нему повнимательней. В поношенном кафтане он выглядел не очень богатым мещанином, но я заметил, однако, предназначенные для верховой езды сапоги из козлиной кожи, опалённое солнцем лицо и гордо вздёрнутые усики. Горожанин бы так не оделся и не позволил бы лицу побуреть на солнце, ибо в последнее время в Хезе царила мода на бледные лица, а загар считался признаком неотёсанного простолюдина. Таким образом, передо мной стоял дворянин из провинции, которого в Хез привело только ему известное несчастье, которое он стремился изложить перед лицом епископа. Как будто Его Преосвященство не имел других дел, кроме как выслушивать проблемы подданных. Ему на это не хватило бы целой жизни! Я увидел, что дворянин не носил колец, зато на его пальцах заметно выделялись бледные полоски кожи. А на кафтане я заметил вытертый след, вероятно, от цепочки, которая когда-то красовалась на его груди. Ну, видно, пришли плохие времена, и кольца и цепь заложены в каком-то из хезских ломбардов. Поэтому знакомство с этим человеком не представлялось мне плодотворным. В противном случае, быть может, я разузнал бы о сути его дела, а так лишь покивал сочувствующе головой.