Ловец душ
Шрифт:
– Он такой же Невинный, – перебил ее Катсук.
Дэвид взял одежду, которую Катсук бросил на раскладушку. Ну почему Тсканай не замолчит? Ведь это же были глупые слова. Он чувствовал, что его связь с Катсуком стала даже крепче. Тсканай не следовало помогать ему. Она попыталась вернуться к Катсуку, но не смогла встретить ту его часть, что жила в мире духов.
Девушка стояла, вся дрожа, сжав кулаки, ее лицо застыло. Все ее тело говорило о постигшей ее неудаче. Она была связана с чем-то, утраченным в этой хижине, и теперь ей нужно было нести знак этого всю оставшуюся жизнь, и она знала об этом.
– Вот теперь, Хокват, мы по-настоящему вместе. Возможно, мы даже братья. Только вот кто из нас Каин, а кто Авель?
Катсук повернулся и вышел, оставив дверь открытой.
Уже на поляне он остановился, задумавшись:
«Невинность не дается, чтобы ею пользовались.»
Он поглядел на свою правую руку, руку, которой он еще раньше ударил Тсканай.
«Не надо было бить ее. Это было ошибкой. Это во мне все еще оставалась частичка Чарлза Хобухета. Вот кто ее ударил! Это было так по-хокватски, ударить ее. А она тоже хотела поступить по-хокватски, но только лишь укрепила невинность избранной мною жертвы. Я – Катсук – могу смеяться над сделанным ею и лишь оценивать важность этого поступка для меня.»
А в хижине Тсканай все повторяла:
– Будь он проклят! Будь он проклят! Будь он проклят!
Она уже плакала.
Дэвид положил руку на ее ногу.
– Не надо плакать!
Она же закрыла лицо руками, рыдая еще громче.
Дэвид умолял:
– Пожалуйста, Тсканай, не плачь!
Она отшатнулась, убрала руки от лица.
– Меня зовут Мэри.
Продолжая плакать, она нашла свое платье и натянула на себя, не заботясь о том, чтобы поправить его и застегнуться. Она направилась к двери и, не обернувшись, сказала:
– Ты же слышал его. Одевайся!
22
Да, Дэвид один из моих учеников. Я потрясен всем случившимся. Он очень хороший ученик, один из лучших в классе. Знаете, у нас здесь британская система. Дэвид весьма тщательно подходит к каждому предмету. Его ответы и письменные работы часто говорят об этом. Но иногда он говорит и странные вещи. Как-то он заметил, что Роберт Кеннеди слишком уж старается быть героем. Когда я спросил, что он имеет в виду, Дэвид смог сказать лишь: «Поглядите, он еще не сделал ни единой ошибки». Вы не считаете, что для мальчишки это все же странные разговоры?
После полудня небо затянуло плотными тучами. С юго-запада подул холодный, пронзительный ветер. Дэвид стоял на берегу озера, под самыми хижинами, и ему стало зябко. В кармане он перебирал шесть камушков. Шесть дней!
Большая часть пребывающих в лагере индейцев, человек двадцать, а то и больше, собрались в Большом Доме и развели там огонь, над которым поджаривались два лосиных окорока.
Дэвид чувствовал, что каждый здесь знает, что они делали вместе с Тсканай. Каждый раз, когда он думал об этом, щеки его покрывались краской.
У самой опушки леса сидели два мальчика и наблюдали за ним. Тсканай уже не была его охранником. Дэвид не видел ее с тех пор, как она вышла из маленькой хижины. Теперь за ним следили эти два подростка. Дэвид пробовал заговорить с ними, но они уклонялись и даже отвернулись спиной, когда он попытался заговорить еще раз. Он слышал, как они тихо переговаривались друг с другом.
Мальчика охватило чувство полнейшей растерянности. И снова он подумал о Тсканай. Она ничего не изменила. Хуже того, его связь с Катсуком стала еще крепче.
«Возможно, сейчас мы братья.»
Катсук так и сказал.
Своим прощением, отказом сердиться, Катсук накинул новое бремя на своего пленника. Связующие их цепи стали толще.
Дэвид попытался представить Катсука и Тсканай, занимающихся любовью. А ведь такое было! Тсканай сама признавалась в этом. Но Дэвид не мог представить, чтобы такое было. Ведь тогда они были совсем другими людьми – Мэри и Чарли.
Темнело. Закат наколдовал целое озеро крови на краю темной зелени леса. Ветер еще сильнее зашелестел в тростниках, отгоняя тучи. Вышел месяц, и Дэвид внезапно увидал его глазами Катсука: откушенный диск, небольшой кусочек, оставленный Бобром. И в озере был месяц-Луна. Мальчик следил за ним, пока тот не проплыл в тростниковые заросли и не исчез. Остался только тростник.
Один из подростков за спиной у Дэвида закашлялся. Почему бы им не поговорить с ним? Дэвид никак не мог этого понять. Или это Катсук так распорядился?
Мальчик услыхал далекий гул пролетающего самолета. Зеленые огни на крыльях машины плыли на север. Вместе с огнями передвигался и шум моторов, спокойный, отстраненный звук с небес. Поначалу, огни и шум разбудили надежды мальчика, потом они исчезли. Дэвид стал жевать свою нижнюю губу. Сейчас он чувствовал, как сам падает в пустоту, небо раскрылось, чтобы поглотить его. А этот самолет, тепло, свет, люди – все исчезло в каком-то ином измерении.
В Большом Доме Катсук держал речь, голос его то подымался, то становился еле слышимым. Завеса из лосиной шкуры была поднята. Свет костра в доме падал на прогалину. Дэвид повернулся спиной к озеру и пошел на свет. В темноте он прошел мимо двух караулящих его парнишек, но те не дали никакого знака, что заметили его уход. Дэвид остановился на самой границе света и тьмы, прислушался.
На мускулистом теле Катсука была только набедренная повязка, на ногах – мокасины, голова опоясана полоской красной кедровой коры, в волосах торчало вороново перо. Индеец стоял спиной к входу. Пламя отсвечивало каждое его движение, кожа становилась то янтарной, то кроваво-красной.
– Разве я нашел Невинного как женщина, в своем лоне? – напирал Катсук. – Посмотрите! Я – Катсук. Я есть сосредоточие. Я живу повсюду. Я мог бы надеть знаки вождя. Чего вы боитесь? Хокватов? Это не они покорили нас. Нас покорили их ружья, ножи, топоры, иглы, колеса. Но поглядите! Я одет в набедренную повязку из шерсти и мокасины, сделанные женщинами нашего племени.
Он медленно повернулся, всматриваясь в каждое лицо.
– По вашим лицам я могу видеть, что вы мне верите. Ваша вера делает меня сильнее, но этого еще недостаточно. Мы были племенем Хох. А что мы теперь? Может кто-нибудь из вас назвать себя христианином и посмеяться надо мной?