Loveц
Шрифт:
– Богдан, что ты здесь делаешь?
– Жду одного человека. А вообще-то, я живу в этом доме.
– Ах да, мы же почти соседи.
– Хотите?
– Что?
– Мне тут вернули диск с одним фильмом. Сильная штука. Правда неоднозначная. Мерзкая ситуация, возвышенная силой искусства и блестящей игрой актёров.
– Давай. Завтра верну. Спасибо.
– Можете не торопиться. Мне его так долго не возвращали, что я приобрёл ещё один.
– Такой хороший фильм?
– Такой хороший актёр.
– Ладно. Заинтриговал. Удачи. До завтра.
– До завтра. И вам Бог в помощь.
И правда, Господи, как мне нужна твоя помощь!
Дом встретил мягкой успокаивающей тишиной. Где-то очень далеко (ах да, в ванной) с ритмичностью метронома капало из крана. Всё было на своих местах. Подошёл и потёрся о ноги мой рыжий Роки. Это было
***
Первый вечер осени был необычайно ярок. Солнце полностью оправдывало своё древнеславянское имя и щедро дарило себя миру. В этом буйном сиянии вдоль опустевшей улицы шли двое: мужчина и подросток, и, казалось, не будет конца ни их пути, ни их молчанию. И вдруг резкий чаячий вопль прорвал тишину, и улица проявилась, как изображение на фотобумаге: помчались машины, засуетились прохожие. И взрослый первым задал вопрос.
– Зачем ты идёшь со мной?
– Я говорил вам раньше.
– Наши дороги не совпадают.
– Но они пересекаются.
– Считаешь, что точка пересечения сегодня?
– Вы это и сами видите.
– У меня никогда не было, нет и не будет учеников.
– Просто не вы выбираете, а они, и время пришло.
Взрослый резко остановился, потом медленно повернул голову и взглянул прямо в глаза подростку. При встрече огня и металла, и тот и другой меняют свой цвет. Но чего-то еще не хватало, и цепь, не успев окрепнуть, распалась на звенья.
– Не сегодня. – Сказал взрослый и размашистой походкой крупной хищной птицы пошёл прочь навстречу закату, а подросток улыбался, глядя на солнце, и оно отражалось в нём.
Мужчина свернул к широкому проспекту. Солнце уже не ослепляло, и он слегка замедлил шаги. У него было достаточно времени до предстоящей деловой встречи. У него было всегда достаточно времени. Ещё в юности он научился рассчитывать не только каждый свой шаг, но и намного вперёд, разыгрывая жизнь, как шахматную партию, правда, по своим собственным правилам, и никому не позволял ни обсуждать эти правила, ни менять их. Он так много научился делать в юности и сделал потом, что, казалось, прожил лет двести, и не стремился предаваться воспоминаниям, ибо это могло занять слишком много ценного, предназначенного для плодотворной работы, времени. Но странный светловолосый подросток с металлическим блеском в глазах, бесцеремонно, как вирус, ворвавшийся в его жизнь, заставил события тридцатилетней давности взбудоражить его тщательно убаюканную память. Он в детстве не был похож на этого нагловатого, самоуверенного гения-недоучки. Родители, вечно занятые своим научным карьерным ростом, одно время заподозрили, не без оснований, в увлечённом только математикой отпрыске начинающийся аутизм, и стали отправлять его на лето к одному чудаковатому двоюродному или троюродному деду в далёкую глухую деревню. Для развития правого полушария. О, как они не ошиблись, даже сами не подозревая насколько. Дед, который, по мнению родственников, был сумасшедшим талантливым художником, имел, в придачу к весьма сомнительным, по его собственным словам, способностям к живописи и скульптуре, университетское образование. И еще какой-то оккультно-философский опыт. Отнюдь не учителя, которые были более, чем высоко квалифицированы, в прославленной математической школе научили зацикленного на сухой логике подростка видеть в математике одно из проявлений прекрасного. Он же сказал ему однажды:
– Ты рассуждаешь о случайностях и закономерностях, а они всего лишь координатные оси на одном из многочисленных двухмерных графиков судьбы, и всё зависит от задаваемых тобою же параметров. Задача имеющего душу – подняться над этим графиком.
– То есть, выйти из плоскости?
– Да, из плоскости бытия в пространство духа.
– Дед, мне кажется ты говоришь гораздо меньше, чем знаешь.
– И тебе не мешало бы научиться тому же.
И он учился. Дед увозил его на месяц в лес. С лёгким рюкзачком, в котором лежали только топор, нож и одеяло. Туда, где ломалась привычная логика, и постигалась наука причастности ко всему сущему. Он учился не выживать, но жить полно и, в то же время, максимально рационально в мире, где делать лишние движения нет смысла и даже опасно, где требуется предельное сочувствие со всем окружающим пространством, где необходимо уметь защитить и накормить себя не причиняя вреда никому и ничему.
– Дед, ты так много умеешь. Почему бы тебе ни организовать школу для таких, как я.
– Ученики к учителю приходят сами, когда наступает время. Вот ты, например.
– Но, если бы не родители, этого могло бы не произойти.
– Но произошло.
– Да. Я не подумал.
– Помнишь Аристотеля? У него были великие ученики.
– Ну да, один даже прошёл с огнём и мечом полмира.
– Это уже был его выбор.
– Разве учитель не несёт ответственности за деяния своих учеников?
– Несёт, и Аристотель тоже отвечал.
– Дед, я вернусь к тебе, когда закончу университет.
– Не вернёшься.
– Почему ты так думаешь?
– Ну, во-первых, двум таким, как мы, в одной деревне не место…
– Каким таким?
– А с чего ты взял, что я уже всё знаю? Я пока ещё живу.
И он не вернулся, увлекшись ещё на втором курсе научной работой, темой каких-то, только что обнаруженных физических полей. Они с дедом некоторое время переписывались, пока однажды он не получил письмо: «Павел, я взял из этого мира, что хотел, и дал ему всё, что мог, меня ждут другие мои миры. Помни три вещи: не отвергай любовь, ученика, и самого себя».
Очередной чаячий вопль бесцеремонно ворвался в мир прошлого, Павел остановился и даже обернулся, вдруг случайно не почувствовал присутствия этого лохматого мальчишки, но увидел только свою длинную тень. «Это его выбор», – подумал он и зашагал вглубь медленно погружающегося в сумерки проспекта.
III
Балует солнце редко в октябре,
Но этот год какой-то очень странный.
Не заживая, клёнов рдеют раны,
Берёзы в злате, ивы в серебре.
Душа не по-осеннему шалит,
А сердце, несомненно, просит встряски.
И города гранитный монолит
Похож на замок, выросший из сказки.
Октябрь, однако, незаметно сменился ноябрём, и появилось ощущение, что природа этой осенью за календарём не успевает. Думать с возрастом, что время, простите, ускорило свой бег, слишком банально, а потому не будем. Мы живём в соответствии с природой, и нам до зимы ещё, Бог даст, далеко. Каникулы после первой четверти я всегда проводила с учениками, разъезжая по стране и даже за рубежом, но в этот раз захотелось остаться дома со своими книгами, мыслями, стихами, вечной клепсидрой в ванной, всегда готовым к еде, игре и ласкам котом и самой собой, если получится, или захочется. Если я вообще готова общаться сама с собой. Может быть, имело смысл уехать.