«Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.)
Шрифт:
С этой точки зрения современная русская литература являет собой уникальный пример борьбы против загрязнения вульгарными теориями тоталитарной идеологии. Я не могу согласиться с теми, кто считает, что литература в современном мире стала расслабленной, потеряла свою жизненную силу и влияние. В русской ее части мировая литература сейчас чревата возможностью нового Ренессанса. Влияние ее на умы и чувства сограждан, даже идущее из изгнания, велико, а самое главное – она, кажется, уже проходит через радиоактивное поле марксистско-ленинской вульгарности. Опровергая вульгарнейший из вульгарных тезисов, гласящий, что литература является не чем иным, как «боевым отрядом помощников партии», русская словесность осознает себя сейчас в формуле «существование равняется сопротивлению» [829] .
829
См. заметку с таким названием в книге Аксенова «Одно сплошное Карузо» (С. 259–260). Эту же формулу Аксенов использовал многократно, в частности в «Московской саге» («Никита»), в книге «В поисках грустного беби», в переписке.
Сказав, что основная функция литературы в наше время не изменилась, я не хочу утверждать, что не изменилось ее значение. Романы, как и другие творческие акты, делают для дела мира больше, чем пацифистское движение, которое, увы, часто становится лишь пешкой в политической игре.
Литература своим присутствием ставит под сомнение банальное деление общественной мысли на «левое» и «правое». Взамен предлагаются другие измерения, более высокого порядка; предположим, «справедливость», «красота», «ирония»… Речь, по сути дела, идет о том, сможет ли человечество сделать следующий шаг от обанкротившихся теорий XIX века к новому веку, в котором наука, технология и искусство предлагают неожиданную формулу равенства. «Левое» и «правое» с ревом сталкиваются перед нами, как Сцилла и Харибда. Сможем ли проскочить?
В этот решительный, хоть и не окончательный момент (кто знает, что еще ждет землян впереди) литературе, на мой взгляд, следует стремиться к над-национальному, над-политическому, к космополитическому состоянию.
Говорят о том, что предчувствие атомной войны означает конец идеи бессмертия. Что же, однако, заключалось изначально в этой идее: бесконечное путешествие человеческого семени или что-то еще, нечто более грандиозное?
Василий Аксенов
Матушка-Русь и игривые сыночки [830]
830
Опубликовано: Playboy Россия. 1995. Июль. № 1. С. 51–58.
Один мой американский приятель как-то рассказал о забавном рекламном трюке Playboy. В течение нескольких лет он выписывал этот журнал.
За недостатком времени ни один номер не прочитывал целиком, но пролистывал, как только вынимал из почтового ящика.
Ему особенно нравились карикатуры с подписями всякий раз на «грани», но никогда эту грань не переходящие, а также интервью и, конечно же, фотографии девушек. Мой приятель был гедонист. Вдруг он заметил, что уже год не платил за подписку, а журнал все продолжает исправно прибывать. Playboy явно не хотел терять подписчика.
Наконец пришло письмо с напоминанием, выдержанным в самой деликатной манере: «Сэр, одна из девушек напоминает Вам о подписке».
Замечательно индивидуальный подход к одному из миллионов поклонников. Подразумевается, что читатель среди множества глянцевитых отражений дивных тел все-таки выбирает «одну из девушек», свой эротический идеал, как бы влюбляется в нее, то есть как бы даже вступает с ней в своеобразные личные отношения. Стало быть, именно у этого вашего персонального фантомчика как бы больше прав деликатно напомнить о вполне умеренной плате за подписку. Сугубо западный и, я бы даже сказал, несколько старомодный в нынешнем массовом навале подход: индивидуализация клиента, то есть вещь у
Установившиеся на Руси нравы и порядки, и особенно в их советско-большевистском варианте, как бы опровергали право человека на эротические увлечения. Формула классика СР «человек рожден для счастья, как птица для полета» использовалась для утверждения лишь «роевого», сиречь массового, державного полета, но уж никак не личного ночного парения в поисках эротических бликов. Между тем иные птицы, как, скажем, чайки или цапли, с риском для жизни перелетали государственные границы на любовные свидания.
Секс никогда не был желанным гостем в тоталитарном обществе, поскольку отвлекал от массовых задач. Коммунистические утописты первых лет революции вроде Александры Коллонтай и Владимира Маяковского все еще пытались оживить мертворожденные концепции лишенных ревности, но полных пыла «новых людей», однако пресловутая «любовь пчел трудовых» все больше склонялась к антиутопии Евгения Замятина с ее «розовыми билетиками», распределяемыми государственными органами для любовных свиданий. Сейчас все советское быстро забывается, однако невредно будет вспомнить, что еще совсем недавно все проявления западного гедонистического индивидуализма огульно охаивались как «порнография». Оруэлловская «Антисексуальная лига молодежи», хоть и была гиперболической метафорой, не так уж далеко ушла от советской концепции секса только лишь как средства для продолжения рода, создания нового поколения строителей и бойцов.
Одним из удивительных постулатов советской власти стало полное отрицание эротической жизни для советского человека за пределами родины. В частности, и не в последнюю очередь, это касалось матросиков, которым волей-неволей приходилось выходить в противоестественные несоветские пространства. Из столетия в столетие было известно во всех портах, что матросики, оголодав после плавания, что-то ищут в припортовых кварталах. Советский моряк внес коррективы: его это «что-то» не интересовало. Какой-нибудь «корабль науки» мог целый год находиться в далеких водах, заходить в порты за водой и продовольствием, однако экипажу предлагалось начисто забыть о женщинах. Парадоксально, но журнал Playboy мог бы тут оказать услугу помполиту, предложив фотографии вместо живых разносчиц буржуазной морали, однако и эта отдушина была наглухо забита партийной дерюгой: идеологически журнал был опаснее девушек.
В одной своей книжке я рассказал со слов очевидца о скандале на грозной плавединице Черноморского флота. Здесь будет к месту припомнить эту историю.
Советский крейсер, выполняя «визит доброй воли», стоял в средиземноморском порту. Моряки, разбитые на группы во главе с политработниками, сходили по трапу на берег, чтобы «гордо нести достоинство советского человека». Возвращавшихся встречали помощник командира по политчасти и специальный наряд, проверявший матросские запазухи и штаны – нет ли чего лишнего. Тревога! Из какого-то клеша извлечен агент американского империализма, журнал Playboy! Вся смена построена на верхней палубе. «Помпа» произносит яростную речь, клеймит тех, кто запятнал плейбойским позором краснознаменный крейсер, потом начинает вырывать из журнала страницы и пускать номер по ветру.
Матросы мрачно смотрели, как улетают фотографии отменных девиц, любовно отобранные редакцией для развлечения мужчин планеты, и не в последнюю очередь для личного состава военно-морских сил, вне зависимости от политической принадлежности. По рядам проходило глухое ворчание. Крейсер в тот день был на грани восстания. «Мисс Август» в сетчатых чулочках могла оказаться детонатором взрыва почище пресловутого котла с борщом на борту броненосца «Потемкин». По приказу вернувшегося с берега командира был устроен просмотр кинофильма «Кавказская пленница». Власть идиотов рождала множество анекдотов на сексуально-идеологические темы. Про анекдоты часто говорят, «кто же их сочиняет», однако иногда они рождаются спонтанно в юмористических обстоятельствах. Как-то мне пришлось присутствовать при зарождении одной такой истории, которая потом неоднократно возвращалась ко мне уже в качестве анекдота.