Ловите принца! (Щепки на воде)
Шрифт:
В лазарете Ларика даже передернуло, когда он увидал, как 'чинят' его героического друга.
Пек, голый по пояс, лежал на специальном высоком столе, прижав к лицу подушку, и глухо рычал в нее, а лекарь — здоровый лысый детина в кожаном фартуке, заляпанном кровью, и с закатанными выше локтей рукавами, быстро, ловко зашивал широкий и глубокий порез на торсе юноши. Один санитар прижимал к столу ноги раненого, чтоб тот не брыкался, другой — стоял в изголовье, чтоб держать там, если врачуемый не справится
Все это больше походило на работу заплечных дел мастеров, чем на лечение.
Лекарь закончил 'штопку', ножницами перерезал нити, приказал санитарам вымыть и забинтовать раненого и пошел сполоснуть окровавленные руки в медном тазу с водой, что стоял на табурете у входа. Там врачеватель и наткнулся на Ларика:
— А, здорово! О друге справиться пришел? С другом твоим порядок — жить будет, — сказал он парню, опуская ладони в воду. — Поболеет недельку и на ноги встанет. Ну, а ты как? — спросил, уже вытираясь полотенцем.
— Тоже порядок, — кивнул молодой человек, наблюдая, как Пека уносят на носилках в комнату, где размещались больные. — К нему сейчас можно?
— Конечно, — кивнул лекарь. — Иди, поболтай, если он сам тебя не прогонит.
И Ларик обрадовано поспешил за санитарами.
Пека пронесли мимо занятых кроватей и топчанов и осторожно уложили на плетеную из лозы кушетку под окном. Юноша как был с подушкой у лица, так и остался. Только рычать прекратил.
Ларик обождал, пока уйдут санитары, подтянул ближе табурет с прохода, сел у изголовья друга и осторожно позвал:
— Братец, ты как?
— Проклятие! — простонал из подушки Пек и ударил в нее сверху кулаком.
— Больно, верю, — кивнул Ларик, — но это временно. Поболит — перестанет. Пусть не сразу…
— Не в этом дело, — выдохнул раненый и откинул подушку в сторону. — Не в этом…
Его друг поразился, увидав замешательство и даже что-то напоминающее отчаяние на лице, которому привычней было выражение беспечности и самоуверенности.
— Я влип, братишка, — с невыразимой тоской в голосе проговорил Пек, а в глазах его (Ларик мог бы поклясться) блеснуло то, что было подстать девице, а не храброму рыцарю, сразившему лорда Гая Гоша, — в глазах Пека-Рифмача блеснули слезы. — Я не знаю, что мне делать. Но я не могу больше оставаться в Илидоле. Мне как-то надо бежать…
— У тебя жар! — уверенно заявил приятель.
— Эх, — еще тоскливей вздохнул Пек, — всем ты хорош, братишка, всем… кроме того, что рассказать я тебе всего не могу, — и вновь набросил подушку на лицо.
Ларик нахмурился — он не знал, что говорить, что делать. Чуть поразмыслив, он решился и тронул приятеля за руку:
— А ты бы и рассказал. Когда это за мной репутация болтуна водилась? Если тайна у тебя есть, будь уверен: я ее с собой в могилу унесу — это так же точно, как и то, что за днем всегда ночь наступает…
Пек не отвечал и не шевелился. Только пальцы той его руки, что прижимала подушку к лицу, чуть подрагивали.
— Ну, смотри, — пожал плечами, отворачиваясь, Ларик. — Только очень уж ты меня тревожишь.
И снова молчание было ему ответом.
Парень уже начал обижаться на скрытность товарища и хотел подняться, уйти, но тут Пек отозвался из недр подушки:
— Если я и расскажу свой секрет, так ты опять скажешь, что у меня жар. Или что я сбрендил…
— Конечно, если скажешь чушь, типа 'моя мама — королева', тогда признаю: ты сбрендил, братец…
Пек вновь застонал и впечатал кулаком в подушку, да так отчаянно, что Ларик смолк, а потом его словно сверху ударило — вспомнил он свои давние подозрения о том, что Пек-Рифмач не из простой семьи. Потому наклонился к раненому и спросил, шепотом:
— А что? Правда, что ль?
Рыцарь Илидола вновь откинул подушку, а так как приятель над ним навис, то получилось — огрел ею друга по носу.
— Вот же! — вскрикнул Ларик. — Сразу драться! Я ж пошутил!
Глаза Пека теперь и блестели и горели — все и сразу. Кривясь от боли в боку, он сел, ухватившись за ворот куртки друга, и зашептал ему на ухо:
— Правда, правда, вот это и есть правда. Я — Мелин, старший сын короля Лавра и покойной королевы Аманды. Мой отец в гневе убил мою мать, а меня невзлюбил и запер в Кленовой усадьбе, а потом лишил права наследования. Это было лет семь назад. Потому я переоделся в простолюдина и сбежал из усадьбы. Мои друзья, мои наставники рассудили, что нелюбовь короля может погубить меня и всех убедили в том, что я утонул в речке. И король тоже так подумал…
Так как Ларик молчал, ошарашено приоткрыв и рот, и глаза, Пек продолжил:
— Наставники думали спрятать меня на одном дальнем хуторе, сделать из меня фермера. А я не захотел. Я сбежал от них. Потом тебя встретил, разбил тебе нос, победил Брика в Обротях, стал кулачником папаши Влоба, стал рыцарем Илидола. Вот моя история, брат Ларик, — юноша выдохнул и без сил опустился на кушетку.
— Понятно, — спустя минуту после шквала откровений сказал Ларик, протяжно, удивленно. — А теперь-то что? Зачем тебе, то есть вам, бежать из города?
— Какое 'вам'? — проныл Пек. — Мы с тобой почти десять лет вместе, как братья, а ты мне выкать удумал. Предатель…
— Почему это предатель? — обиделся Ларик.
— Потому что я давным-давно не Мелин, а Пек, и, считая меня Мелином, ты предаешь Пека! — прошипел юноша. — А из Илидола мне надо убегать, потому что лорд Гай меня узнал! По фехтованию моему или по репе моей — не знаю. Но он назвал меня Мелином и смотрел на меня так, словно уже видел! Я думаю… я думаю: я очень на отца, на короля стал похож… И теперь Гош захочет выяснить все до конца, и, возможно, королю сообщит о том, кого он видел у стен Илидола. И король может сюда приехать и потребовать меня у города. А меня не должны найти!