Ловите принца! (Щепки на воде)
Шрифт:
— Ну, на зиму мы в город подадимся, — продолжал Ларик, проверяя, не высохла ль рубаха. — Найдем там работу в каком-нибудь кабаке или богатом доме: печи топить, воду носить, на кухне прислуживать, — это дело мне знакомое, и тебя научу. Если хорошую одежонку заимею, легче будет пристроиться. Господа не любят оборванцев всяких нанимать. Ну, что? Ты со мной?
— Конечно! — с готовностью согласился мальчик.
Мелин уже твердо решил, что Ларик-Плакса будет его проводником в том новом мире, в который он попал. Одному, чувствовал он, никак не справиться.
— Тогда собираемся,
Говорить Мелину 'собирайся' было лишним. Поскольку больше времени для сборов понадобилось самому Ларику. Он довольно долго возился с ветхой курткой, которая не до конца высохла: завязывал какие-то там шнурочки, сцеплял крючочки. Наконец, облачившись и забросив на плечо мешок, он махнул рукой куда-то на запад:
— Оброти там. Вперед!
Мелин, терпеливо ждавший окончания сборов, точно так же поступил со своей поклажей, и оба мальчика, балагуря о том, о сем, потопали по берегу реки. Туда, куда текла вода. Идти по упругому песку было легко и приятно.
— Что за речка? — спрашивал принц.
— Речка Резвая, — отвечал Ларик. — Красиво ее назвали, да?
Мелин согласился.
— Она сама красивая, — продолжал юноша. — И большая. В нее впадает Вирка. А сама Резвая течет на запад, к Тусклому морю. Это очень далеко — все Лагаро надо пройти, а за Лагаро — графство Жунн и ничейные Пустые земли. Вот уж за ними — Тусклое море. Берега его — все сплошь неприступные скалы. Нет там ни одной бухты, чтоб кораблям приставать удобно было. Потому-то те земли никому не нужны. Ни торговать, ни хлеб растить, ни садов разбивать там невозможно…
— Тебя учили географии? — спросил Мелин, дивясь познаниям крестьянского сына.
— Гра-графия? — в свою очередь подивился непонятному слову Ларик. — Это что такое?
— Наука о том, какие моря, реки, горы, долины и страны есть на белом свете.
— А, — протянул Ларик. — Неа, не учился я такой науке… Хы, гра-графия… Просто в одну из зим я прислуживал в южном Тэльграде старичку интересному. К нему всякие важные господа сыновей своих в учебу водили. Вот про эти самые горы да реки он им и рассказывал. А я, бывало, дров в комнаты наношу, камин да грубку растоплю, приберу щепки да мусор, а сам сяду за сундук дубовый и слушаю, как мой хозяин лентяям шелковым всякое интересное про страны дальние рассказывает. Он вроде и замечал, что я ухо приклеиваю, а не гонял — добрый был старичок… Думаю вот: может и эту зиму у него переждать? Побалуемся в Обротях и можем на юг двинуть — в Тэльград.
— Твой хозяин, наверно, был учителем этой самой географии, — засмеялся Мелин.
— Должно быть, — кивнул Ларик. — А ты что ж? Учился, раз слова такие мудреные знаешь?
Принц кивнул.
— Что ж. Стало быть, ты, в самом деле, не из простой семейки, — хитро ухмыльнулся парень.
Тут он заметил, как потемнело лицо у мальчика, и поспешил его успокоить:
— Ладно, не надувайся снова. А то мало ли, навешаешь мне еще люлей. А мне того тычка в живот хватило — ей-ей… Ну, любопытный я, так это ж простить легко. У меня, может, давно компании поболтать не было. Так что, не дуйся.
— Я просто из дома убежал, — вдруг признался, вздохнув, Мелин. — Мама моя умерла, давно-давно. А отец меня не любит, даже видеть не хочет…
— Это еще почему? Ты ж вроде парень боевой!
— У моего отца новая жена и новые дети. Вот так. А я — лишний, — последнее принц процедил сквозь зубы и в сторону.
Ларик пожал плечами. Он был не особо силен в разборе проблем такого рода, поэтому, чуть поразмыслив, сказал следующее, вполне подходящее крестьянскому сыну:
— Ну, оно в жизни всякое бывает. Может, это дело временное. Отец родной все-таки… Может, тебе стоит возвратиться? Я б тебя провел…
— Да ни за что! — внезапно выкрикнул Мелин: слишком живо вспыхнули в его памяти и объявление герольдом воли короля, и маки на полотне, над которыми он трудился, прикусив в порыве старательности язык, и пожираемый огнем свиток со стихами, что писал для отца, и еще кое-что. — Никогда! Потому что… потому что… Да! Знаешь? Ведь мой отец убил мою мать! Вот почему! Он мне враг навечно!
Наконец-то сказал то, что его давно мучило и просилось стать высказанным. Пусть даже вот так — первому встречному, совершенно незнакомому парню, заплатанному бродяге, лохматой деревенщине. Ах, как стало легко, с каким наслаждением вздохнул он — словно какие-то обручи с груди упали и позволили полнее дышать. И слезы вдруг брызнули из глаз. Слезы уже не детские, а слезы человека, который вдруг осознал свою беспомощность и безысходность своего положения. И слезы тоже принесли облегчение.
— Э, братишка, — сокрушенно покачал головой Ларик. — Да ты плакса — не хуже меня.
И притянул Мелина к себе, и обнял, крепко-крепко, как старший брат младшего, потом заговорил:
— Судьба нам быть вместе. Раз уж мы оба на слезы так поспешны. И не бойся — я тебя не обижу и в обиду не дам. Вместе яблоки ели — вместе и по свету пойдем.
— Пойдем, пойдем, — хлюпнул носом принц.
Тут Ларик встрепенулся:
— Ого! Да ты смотри — темнеет уже! А ну, давай, пока светло, нору какую поищем, чтоб схорониться.
Он был прав — солнце огромным красным диском уже коснулось края леса на том берегу реки. Стоило подумать о ночлеге.
'Нора' на их счастье нашлась быстро: ребята попросту заползли в огромное прогнившее внутри дерево, что упало в мох, а возле входа в такое убежище Ларик, ловко и быстро чиркая огнивом, разложил костерок.
— Садись ближе, — сказал приятелю. — Так теплее. Ужинать не будем — еду надо беречь. Так что, спи давай, а я покараулю. Потом я тебя разбужу, и ты сторожить станешь, а спать уже я буду.
Мелин послушно сел ближе к Ларику, а тот набросил на его и свои плечи выуженный из мешка драный, шерстяной плащ, и через пару минут уставший принц заснул, как убитый. Даже агрессивно сновавшие комары не могли потревожить мальчика: слишком много необычных событий обрушилось на него за один этот день.
Ларик одной рукой поддерживал мальчика, а другой то и дело бросал в мирно горевшее пламя хворост. Его ребята много насобирали и сложили про запас у кострища, чтоб было чем ночью поддерживать огонь.