ЛОВУШКА для БЕШЕНОГО
Шрифт:
Рядом с домиком был врыт столб, неподалеку от него высилась груда щебня, а еще дальше — гряда невысоких круглых холмиков, напоминавших посадки арбузов или дынь.
Зрелище вымершей деревни внушало беспокойство, но жажда становилась все сильнее и сильнее. Савелий заглушил двигатель, вышел. Он брел через сонную площадь, под палящими лучами сахарского солнца, не в силах отвести взгляд от струящейся из источника прохладной влаги. Правда, он понимал, что едва ли для простого источника станут возводить такой роскошный дом. Следовало бы спросить кого-то из местных обитателей, можно ли отсюда пить. Не
Казавшаяся до того мертвой деревня мгновенно ожила. Со всех сторон бежали сотни людей в белых чалмах. Они исступленно орали, яростно размахивая кривыми мечами и кинжалами. Одежды на этих людах было мало, разве что нечто, напоминающее набедренную повязку. Люди заполнили все видимое пространство, они лезли через стены, они выныривали из-за деревьев. Савелий сообразил, что дело плохо. И ему сейчас не поможет даже верный «стечкин». Да и какой прок от двадцатизарядного пистолета–пулемета, если ты находишься в центре толпы, состоящей по меньшей мере их двух тысяч человек.
Женщин видно не было. Одни мужчины, разной степени истощенности. Глаза толпы блестели нездоровым огнём. Все говорило о том, что Савелий оказался в самом гнезде фанатичной религиозной секты. Пребывание в пещере в компании скорпионов показалось ему детской забавой по сравнению с тем, что он наблюдал перед собой сейчас. И если он сумеет унести отсюда ноги, то это и будет настоящим чудом.
Странно… Люди столпились, окружив его плотным кольцом, они продолжали выкрикивать нечто невнятное, размахивая кинжалами, но Савелия не трогали. Его отделяли от безумной фанатичной толпы два метра. Но эту границу никто не решался перешагнуть.
Словно толпа ожидала чьего-то приказа.
Догадка Савелия полностью подтвердилась, когда по толпе пробежал невнятный гул. Плотное кольцо людей раздвинулось. Образовался живой коридор, по которому вели под руки древнего седобородого старца в просторных белых одеждах. Старец был слеп, немощен и едва ли что-то соображал. Но судя по тому, с каким почтением к нему обращались, стало ясно, что это древнее создание и есть основной авторитет в здешних местах. Савелий приободрился. По крайней мере, есть с кем вступить в переговоры.
Впрочем, его оптимизма изрядно поубавилось, когда он увидел, что возле старца трется какой-то тощий субъект, исполнявший роль переводчика и глашатая. Савелий так его и прозвал про себя: «Глашатай». Уж очень громко он орал. Он задавал вопросы старцу, склонялся к нему так, что касался ухом его бороды. Затем выпрямлялся и громко бросал в толпу слова, которым все собравшиеся внимали с величайшим благоговением. Савелию показалось, что глашатай сам и сочиняет ответы. Потому что старец как сел на услужливо подставленный стул, так сразу же и заснул.
Глашатай принялся за работу. Он бросал в толпу гневные слова, указывая пальцем то на Савелия, то на белый домик. Савелий начал догадываться, что его хотят обвинить в святотатстве, нарушении каких-то табу, священных запретов. Савелий также понял, что бесполезны любые попытки защищаться, объяснять, что у него и в уме не было намерения осквернить здешние святыни. Попробуй он что-то произнести — это лишь ускорит кровавую развязку. Что развязка будет именно кровавой — Савелий не сомневался.
Он попытался настроиться на мысли глашатая, но там было пусто, только мелькали, как в мультфильме, картинки с изображением стариков, по очереди читающих толстую книгу. И ничего более. Попытка воздействовать на такого человека была бы в любом случае бессмысленна. Попытаться вырваться, применив силу, казалось бесперспективным. Савелию даже показалось, что по мере выслушивания гневной обличительной речи глашатая толпа все плотнее сжимала вокруг него кольцо.
Глашатай воздел руки к небу, и наступила мертвая тишина. Он протяжно и громко выкрикнул какие-то заклинания, и в Бешеного вцепились сотни рук. Его подтащили к столбу, врытому в землю неподалеку от белого домика. И тут только он заметил, что рядом со столбом лежали не дыни, и не арбузы. Это были головы людей, зарытых в землю. На головах живого места не оставалось. Савелий сообразил, что зарытых заживо подвергли избиению камнями.
Но для него явно была уготована другая казнь. Ему предстояло умереть особо мучительной смертью. Он сообразил это, когда уже стоял крепко привязанный к столбу. Появились женщины, укутанные до самых глаз. Они волокли корзины, в которых что-то чернело. Подтащив корзины ближе к столбу, они вывалили содержимое на землю. Это были раковины морских моллюсков.
Глашатай снова что-то крикнул, толпа раздалась в стороны, и крикун приблизился к Савелию. Глашатай двигался торжественным шагом, стараясь произвести большее впечатление на соплеменников величавой походкой. Приблизившись к куче раковин, он вытащил одну, самую кривую и отвратительную, осмотрел и, судя по всему, остался доволен. Затем приблизился вплотную к Савелию и вытащил кинжал. Но просто убить Савелия он не собирался. Кинжал понадобился для того, чтобы отрезать рукав светлой рубашки Савелия.
Затем глашатай засунул кинжал за пояс, взял раковину, приставил ее к плечу Савелия и резким движением провел вниз. Савелий стиснул зубы, едва удержавшись от крика. Дикая, страшная боль пронзила все его существо одновременно вместе со сдираемой с живого тела кожей. Так вот для чего они нужны, эти раковины! Каждый присутствующий возьмет по штуке и вскоре от Савелия останется один скелет. Но умрет Савелий не сразу. Он будет видеть свою смерть, мучительную и долгую, под палящим солнцем, в туче облепивших обнаженную человечину мух.
Глашатай высоко поднял окровавленную раковину. Толпа взревела и придвинулась ближе к скорчившемуся на столбе Савелию. Каждый хотел немедленно содрать с него свой персональный кусочек. Еще секунда–другая, и…
Но что-то случилось с глашатаем. Едва не теряющий сознание от боли Савелий сразу и не понял. Мутная пелена застила ему глаза. Но, судя по тишине, внезапно объявшей площадь, произошло нечто из ряда вон выходящее.
Савелий разлепил веки и увидел, что у глашатая отсутствует верхняя половина головы. Он все еще стоял с поднятой рукой, а головы, начиная от бровей и выше, — не было. Словно ее срезали. Стоявшие позади него люди с ужасом посматривали друг на друга. Они были забрызганы мозговым веществом и мелкими кусочками раздробленного черепа.