Шрифт:
Клянусь Белом! Клянусь Белом, что никто в Пустыньке не отважится на это! – восклицал Лысый Хадир, и каждое его слово завсегдатаи «Шустрого таракана» встречали громовыми раскатами хохота. – Да если б отыскался такой смельчак и пройдоха, я бы… Я бы украл для него… Нергал меня забери!… Я бы целый год воровал для этого идио… Ох! Для этого выдающегося человека!
Тут Хадир и сам зашелся хохотом, то и дело хлопая себя по бедрам, хватаясь за живот и всхлипывая. Вокруг рыдала от смеха полупьяная компания самых ловких воров Шадизара. Жирно чадившие огоньки масляных ламп бросали тусклые отсветы на багровые лица, разинутые в гоготе рты, разноцветное тряпье одежд. На уставленном блюдами низком столе поблескивали лужицы пролитого вина, и в одной из этих лужиц уже сладко прикорнул кто-то из собутыльников, нахохотавшийся
Но время повального беспробудного сна еще не настало. Еще много кувшинов пряного вина поджидало своей очереди, приятный хмель бродил в крови, радуя сердца и заставляя безудержно смеяться над уморительной выдумкой Лысого Хадира. Было начало ночи, кончался час первой свечи, и снаружи, на узких кривых улочках воровского квартала Пустыньки, царили глухая темнота и тишина: большинство обитателей Пустыньки шныряло сейчас по спящему городу, трудясь во славу Бела, бога воров, и, конечно, во славу собственного кармана. Здесь же, в задней потайной комнате «Шустрого таракана», шло разудалое веселье: Лысый Хадир праздновал счастливо завершившееся дело. И надо думать, оно и впрямь было на редкость выгодным и удачным, ибо прижимистый Хадир сорил деньгами направо и налево, сияя при этом, как таз придворного цирюльника.
Что именно провернул этот худощавый коротышка, обладавший столь неподходящим для своего роста низким и сильным голосом, на редкость ловкими руками и блистательно изворотливым умом – умом, который сделал бы честь иному нобилю, о да! – в чем состояло это замечательное дело, вслух не говорил никто. Все обходились шутками да намеками, восхищенно цокая при этом языками. Помалкивали даже здесь, в самом безопасном убежище Пустыньки, куда вхожи были только проверенные люди.
Да продлят боги дни Урдаши, хозяина «Таракана»! Он хорошо держит свой духан, он устроил и эту комнатку, и потайные выходы, он сам следит за тем, чтоб ни один соглядатай не ушел отсюда живым. Правда, и деньги берет немалые, но ведь есть за что… И все-таки даже в «Шустром таракане» не следует много болтать языком. Люди светлейшего Эдарта, начальника городской стражи, трусливы, как шакалы, и в Пустыньку стараются не соваться, но из-за такого дела, видит Митра, могут и пересилить свой обычный страх. Шутка ли – среди бела дня, из-под носа у светлейшего…
Зато много и всласть поговорили о славных проделках, совершенных всеми присутствующими в прошлом, вспоминали полные вранья, но от этого еще более увлекательные россказни о разных немыслимых кражах и, конечно же, пили за здоровье Хадира, за здоровье Урдаши, потом за здоровье всей компании и каждого в отдельности, а также за неиссякаемые богатства Хеир-Аги, наместника Шадизара. А когда иссякли полулегендарные истории и пошел по кругу шестой кувшин аренджунского, вот тогда Хадир и придумал новую забаву: пусть, мол, найдется такой бесстрашный ловкач, который его, Хадира, переплюнет и украдет… Украдет… Даже в голову не сразу пришло, что для этого надо украсть… А! Пожалуй, старшую дочь наместника! Предложение было встречено новым взрывом хохота. Девчонке, поговаривают, пятнадцать лет, хороша собою, за такую рабыню идущие в Коф купцы дадут немалую цену… Но дело-то не в цене, дело в том, что сам Лысый Хадир склонится перед человеком, которому удастся совершить такой подвиг, сохранить при этом все части тела и не остаться во дворце Хеир-Аги на прибыльной, но весьма незавидной должности евнуха.
Конан оттолкнулся лопатками от теплой еще, не остывшей от дневного солнца стены и неторопливо пересек улицу. Хадир здесь, больше ему быть негде, и нечего терять время, разыскивая Лысого по всему кварталу. Празднует удачу, сучий потрох… Подавиться бы ему своей удачей! Хитер, ублюдок: без году неделя в Шадизаре, а уже сколотил компанию прихвостней, заправляет доброй половиной мало-мальски выгодных дел и все чаще перебегает дорогу тем, кто не спешит предлагать ему услуги. Конан скрипнул зубами и сумрачно усмехнулся. Он мог бы голыми руками передушить эту крысиную команду вместе с главарем-недоростком, но не в его правилах убивать без крайней надобности, да и не охота бегать потом, высунув язык, от стражников… Было бы ради чего! Убивать-то он не станет, однако поставить кое-кого на место давно пора, иначе самому придется уматывать из города, а это вовсе не входило в его планы.
Конан дернул дощатую дверь «Шустрого таракана». Глухо громыхнула в петлях железная щеколда: заперто. Ухмылка молодого варвара стала еще шире, когда от второго рывка дверь широко распахнулась и, лязгнув, отлетел в сторону засов. В спертом воздухе кабака, казалось, не могло существовать ничто живое, там было темно и пусто, но лишь на первый взгляд. Конан прислушался и, не производя ни малейшего шума, двинулся к противоположной стене, завешанной старыми коврами, но совершенно некстати споткнулся об оставленный на полу медный кувшин, и тот покатился, брякая крышкой. Тут же заскрипели ступеньки узкой деревянной лестницы, которая вела в жилище хозяина: Урдаши торопливо спускался вниз, запахивая на волосатой груди немыслимо грязный халат. Он высоко поднял плошку с огарком свечи, заморгал, пытаясь разглядеть посетителя, и, узнав киммерийца, расплылся в улыбке:
– А, это ты, Конан! Очень рад! Клянусь Митрой, нет для меня большего удовольствия, чем потчевать и угощать тебя, но, понимаешь ли, сегодня я так утомлен дневными трудами…
– Не части, язык проглотишь.
Урдаши послушно замолчал, всем видом выражая готовность вывернуться наизнанку в угоду мрачному киммерийцу: он хорошо знал вспыльчивый нрав варвара, неоднократно видел, как Конан расправляется с теми, на кого пал его гнев, и отнюдь не искал неприятностей на свою голову. А потому, подобострастно улыбаясь, духанщик поспешно проводил дорогого гостя к замаскированной ковром двери, за которой столь приятно убивал время другой, не менее драгоценный гость.
В ноздри ударил густой аромат жареного мяса и пряностей. Конан, невольно сглотнув слюну, отыскал в полумраке, который едва рассеивали огни светильников, улыбающееся скуластое лицо Хадира. Тот смотрел на киммерийца бесстрашно и даже, пожалуй, приветливо: скорее всего, разговор в соседней комнате подслушивали, и появление Конана не было неожиданностью.
– Входи, входи, наилюбимейший сын Бела, алмаз моего сердца!
Хадир бросил повелительный взгляд на сотрапезников, и те мгновенно раздвинулись, давая киммерийцу место за столом, а Лысый продолжил рассыпаться в любезностях, уговаривая Конана разделить с ними скромный праздничный ужин и выпить хоть немного вина за удачу, дабы та и впредь не обходила стороной никого из присутствующих. Полупьяная компания нестройным хором вторила его просьбам, а Урдаши, бормоча что-то восторженно-ласковое, выбежал вон и мгновение спустя вернулся с громадным блюдом аппетитной снеди.
Все были безукоризненно приветливы, и обстановка, в первую секунду грозившая взрывом, постепенно разряжалась: по-крысиному чуткий Хадир с первых дней пребывания в Шадизаре верно оценил угрозу, исходившую от Конана, а теперь пустил в ход все свое обаяние, чтобы обезоружить противника, и ему это удалось как нельзя лучше. Уже садясь за стол, Конан с сожалением подумал, что Хадир никогда не подаст повода для ссоры, а в игре, которую он сейчас блестяще навязал киммерийцу, Лысый, безусловно, сильнее. С другой стороны, почему бы и не сыграть? В конце концов, взять его за горло и тряхнуть хорошенько Конан всегда успеет.
Сделав над собой усилие, юный варвар улыбнулся виновнику торжества, взял чашу, услужливо наполненную кем-то из соседей, и произнес неторопливо, тщательно подбирая слова:
– Я рад твоей удаче, Хадир. Рад, что она не оставила тебя сегодня днем, ибо, отвернись от тебя Бел хоть на мгновение, и страшно подумать, что осталось бы от твоего и так не пышного тела, – Конан сделал паузу и с нескрываемым удовольствием взглянул на перекосившееся лицо собеседника. Такие длинные речи были для киммерийца делом тяжелым и непривычным, но удовольствие, видит Кром, того стоило, и он продолжил: – Желаю тебе провести приятную и спокойную старость где-нибудь подальше от здешних мест, так как свой запас удачи ты наверняка исчерпал. Вряд ли боги еще раз возьмутся помочь тебе украсть хоть какой-нибудь… ослиный хвост. Так что отдыхай и не рискуй понапрасну здоровьем.