Ложь между нами

Коваленко Мария

— Диана Дмитриевна... — Это Николай.

— Слава богу. — От облегчения бесформенной тряпкой растекаюсь по полу.

— Вы... — Николай осторожно, не касаясь кожи, поправляет мое платье. Снимает с рук стяжку и помогает встать.

— Молчи! — командую я быстрее, чем успеваю все обдумать.

— Если босс узнает...

Он словно не может поднять голову. Смотрит на мои голые ноги, наблюдает, как я суетливо надеваю белье. И сжимает кулаки так сильно, что белеют костяшки.

—

Ни слова Климу!

Только сейчас начинаю осознавать весь кошмар, который со мной случился. Только сейчас разрешаю себе чувствовать саднящую боль между ног.

— Он тут все разнесет. И всех... — Кадык на горле Николая дергается.

Я хватаю его за руку:

— Ничего не было.

Это все моя ошибка. Моя! Никто не должен платить за нее. На других мне плевать, однако последствия для Клима... Даже представлять не хочу, что с ним случится.

— Мы просто говорили, — шепчу быстро. — Спорили. Ругались. Но этот урод меня и пальцем не тронул. Лишь одна пощечина.

Я оборачиваюсь в сторону Пекарского. Он уже успел застегнуть ширинку и поправить рубашку. Каким бы идиотом он ни был, а инстинкт самосохранения работает безотказно.

— Умоляю. — Сжимаю ладонь своего охранника. — Соври.

— Диана Дмитриевна... Как я ему...

Тяжелые шаги уже близко. Мы с тревогой смотрим в дверной проем. Сердце стучит так же громко, как гремел недавно мой спасительный колокол.

Несмотря на боль, я заставляю себя успокоиться. Готовлюсь врать за троих. Но когда появляется перепачканный кровью Хаванский, Николай сдается.

— Хорошо, — выдыхает он еле слышно. — Я ее нашел, — отчитывается своему боссу, — всё в порядке.

Глава 37

Глава 37

— Диана...

Клим словно не верит. Смотрит на меня немигающим взглядом. Как после глубокого погружения, тяжело дышит. Не двигается.

Если до этого еще можно было сомневаться в его чувствах, то сейчас нет. То, что горит в глазах, выдает его с потрохами. Не мне в этой комнате хуже всего. Не я сильнее всех загибаюсь от беспомощности.

Не знаю, какие демоны сжирают моего мужчину, но они точно не в курсе, что такое жалость.

— Ты успел. — Подхожу к нему первая.

После прикосновений Пекарского трудно дотрагиваться до кого-то другого. Кончики пальцев леденеют, суставы не гнутся. И все же я ломаю себя. Кладу руки на широкие плечи, льну к груди.

Вдыхаю... будто не воздух, а что-то большее. Свою свободу, густую, терпкую, с ароматом кедра, лимонника и пота.

— Ты... — Клим сглатывает. — Я грязный, испачкаешься.

Он закрывает глаза и вопреки словам до хруста

вжимает меня в свое тело.

— Я тоже не самая чистая. — Не узнаю собственный голос. Звуки похожи на скрип. Словно не говорю, а тихо рву связки.

— Диана... — как молитву повторяет Клим мое имя. Не разжимая объятий, приваливается спиной к стене и отпускает на волю стон. Один, глухой, мучительный.

— Прости меня, пожалуйста. — Чтобы избавиться от слез, часто моргаю. — Это я во всем виновата. Нельзя было...

— Тсс... — Хаванский не дает договорить.

Болезненно морщась, он оглядывает мое лицо. Скользит взглядом по скулам, по спутанным волосам, по вороту платья, целому, даже чистому.

Когда опускается ниже, кадык на его горле дергается. Я без слов чувствую вопрос, который Клим хочет задать, и действую на опережение.

— Со мной все в порядке. Это... — прикасаюсь к лицу слева, где саднит сильнее всего.. — Почти не больно.

— Почти? — Лицо Клима становится нечитаемым. Маска.

— Я сама нарвалась. Мы ругались.

— Будешь его оправдывать?

— Нет. Если бы я не спешила... — Прижимаю ладони к колючим щекам, заставляя Клима смотреть только в глаза. — Если бы слушалась Николая...

— ...они бы напали на вас двоих в коридоре или в палате, — заканчивает он вместо меня.

— Ты сказал «они»?..

За все это время я видела лишь двоих. «Врача» в лифте и Пекарского здесь. С ними Николай наверняка смог бы справиться.

— Марк не просил тебя приезжать. Это была ловушка. — Клим переводит взгляд на забившегося в угол Пекарского.

Я чувствую, как мышцы под рубашкой мгновенно твердеют.

— Ловушка?

— Этот урод откуда-то узнал, что Шаталова переводят в другую больницу. Он попросил регистратора, чтобы та позвонила твоей секретарше, и отправил своих людей в палату.

— Но Николай набирал охрану. Несколько раз.

Я оборачиваюсь к нему.

— Набирал. Без ответа. У них в машине была глушилка. Обнаружили, только когда поехали на мойку. Час назад, — скупо оправдывается Николай.

— То есть это был не экспромт? Они заранее все спланировали... — перехожу на шепот.

Будто подтверждая мою догадку, боль внизу живота становится еще сильнее. Чтобы выдержать мучительный приступ, приходится стиснуть зубы и сделать несколько медленных вдохов.

К счастью, Клим в этот момент смотрит в противоположный угол комнаты.

— Мстительный старый ублюдок, — со злостью произносит он и, отодвинув меня в сторону, идет к Пекарскому.

— Босс, не надо, — пытается остановить его Николай. — Полиция уже приехала. Хватит нам... — Он косится на меня и замолкает.