Ложь во имя любви
Шрифт:
Дональд открыл было рот, чтобы ответить, но капитан так сверкнул глазами, что старик молча удалился.
Внезапно по каюте распространился упоительный аромат. Несмотря на решимость быть твердой, у Марисы потекли слюнки. Доминик снял по очереди крышки со всех блюд, которые притащил в каюту Дональд. Переносить такие запахи оказалось свыше ее сил. Мариса прикусила губу и выпрямила спину. В следующую секунду она подпрыгнула на месте от неожиданности: Доминик выстрелил пробкой от шампанского.
Вот, значит, каковы правила его новой игры? Ей полагается ползти к нему на коленях и умолять, чтобы он не позволил ей умереть от голода. Что ж, посмотрим!
Запах
Мариса была настолько голодна, что даже в его присутствии не смогла сдержать голодное урчание в желудке. Ее лицо залилось краской.
– Если тебе не хочется есть, малышка, то, возможно, тебя взбодрит бокал шампанского. Мы скоро приплывем во Францию, и тебе, возможно, захочется отпраздновать наше скорое расставание.
В последнее время он взял привычку обращаться к ней по-французски; как обычно, от его язвительности она заскрежетала зубами. Раз она не пожелала присоединиться к трапезе, то у него хватит ума приказать убрать со стола, как только он насытится сам…
Поплотнее завернувшись в простыню, она в конце концов уселась напротив него. Рубаха на капитане Челленджере была распахнута до самого пояса, и ее внимание в который раз привлек странный медальон на серебряной цепочке, висевший у него на шее. Она уже любопытствовала по этому поводу, но капитан всего лишь пожимал плечами, ограничиваясь отговоркой, будто это подарок друга на счастье.
«По-моему, в этом есть что-то языческое!» – заявила она однажды.
Он насмешливо скривил губы.
«Тому, кто сделал мне этот подарок, язычницей показалась бы ты сама, моя дикая кошечка. Поменьше любопытства!»
Она приучила себя не спрашивать ни о чем. Она уже узнала все, что хотела знать; однако его поведение в этот вечер поставило ее в тупик. Он заставил Дональда по-праздничному накрыть стол, а теперь давал ей наставления по части правильного пользования столовыми приборами, следя, чтобы ее бокал с шампанским вовремя наполнялся.
– Тебе полезно было бы научиться есть, как это делают светские дамы, а не дикарки из леса. Или ты хочешь, чтобы твоей тетушке стало за тебя стыдно? А что подумают твои любовники?
– Любовников у меня не будет. Теперь, когда я знаю благодаря тебе, что требуется мужчине от женщины, я склонна уйти в монастырь.
– Подумай только, чего бы ты лишилась, замуровав себя в испанском монастыре!
В уголках его глаз появились лучики – с какой стати она обращает на это внимание? Она уже собралась дать ему полный высокомерия ответ, но вместо этого поперхнулась шампанским и закашлялась; ей казалось, что проклятые пузырьки добрались до мозга и сделали голову невесомой.
– Полагаю, пора преподать тебе очередной урок, ma fille. [7]
Простыня, в которую она до этого куталась, куда-то исчезла; теперь Мариса лежала навзничь на койке, ощущая опасное головокружение.
– Раз ты полна решимости стать монахиней, то поспеши расширить свои познания насчет того, что могут делать с тобой мужчины.
Не почудился ли ей этот хриплый шепот? Мариса ахнула от неожиданности, когда по ее груди и животу потекло что-то холодное. Она задрожала и невольно изогнулась всем телом; в глазах, неотрывно смотревших на него, появилось смущенное и недоуменное выражение.
7
девочка моя (фр.).
– Ты поливаешь меня шампанским? Это безумие! Прекрати!
В следующее мгновение Мариса уже беспомощно хихикала; Доминик, наклонившись к ней, сурово приказал:
– Лежи смирно, чертовка! Жаль тратить на тебя столько шампанского!
Оба почти не ели, истратив все время на препирательства, поэтому она решила было, что он захмелел так же сильно, как она. Через секунду она обратила внимание на странное ощущение: он скользил губами и языком по ее коже, сначала следуя дорожкой, проложенной струйкой шампанского, потом выбрав более рискованное направление…
Мариса пыталась вырваться, но он пригвоздил ее к койке. Сперва он уделил внимание одной ее трепещущей груди, потом другой, и вдруг все ее тело запылало огнем. Удивительнее всего было то, что, несмотря на борьбу с ним и возмущенные стоны, ей на самом деле не хотелось, чтобы он прекращал свое занятие, даже когда от его ласк разболелись соски, а его неутомимый рот заскользил ниже, чтобы, преодолев возвышение ее напрягшегося живота, повести себя совсем уж неожиданно…
До этого мгновения она боялась его движений, теперь же повела с ним нешуточную борьбу, тяжело дыша и пытаясь сомкнуть колени, чтобы не позволить ему осуществить задуманную дерзость. Страх заставил ее забыть о гордости, и она уже умоляла его пощадить ее, хотя засевший у нее в душе демон продолжал ухмыляться и корить ее за лицемерие. Она подошла ближе, чем когда-либо прежде, к осознанию того, что такое желание; до полного осознания этого ей оставался, видимо, совсем маленький шажок, потому что, когда он занял традиционное положение и принялся целовать ее в губы, она испытала сожаление. Ей казалось, что она только что находилась на новом для себя рубеже, но потом была вынуждена отступить.
– Бедненькая моя jeune fille! [8] Неужто мысль о соблазне так тебе страшна, что приходится царапаться и кусаться?
Только сейчас она сообразила, что впилась зубами и ногтями ему в плечи. Он быстро проник в ее сокровенную глубину, а она, ощущая на губах вкус его крови, недоумевала, чем вызвана его необычная терпеливость. Любого другого мужчину, проявившего столько внимания, она заподозрила бы в доброте, однако Доминик Челленджер этим свойством не обладал. Этот хватал то, что ему хотелось, считая женщин просто предметами, предназначенными для утоления его желания, – она помнила, как однажды в постели он говорил именно об этом.
8
девица (фр.).
Ей никогда его не постичь, нечего даже пытаться!
Необычность происходившего в этот вечер объяснялась, по всей видимости, шампанским: это от выпитого у нее шла кругом голова и сладостно ныла грудь, когда он подминал ее под себя, царапая своим чужеземным медальоном, нагревшимся от его жаркого тела.
В этот раз он всю ночь напролет прижимал ее к себе, словно старался навсегда соединить их тела. Утром он снова овладел ею, еще полусонной; на сей раз он действовал поспешно, нетерпеливо, не прибегая ни к поцелуям, ни к ласкам. Единственное, на что его хватило, – это укрыть ее перед уходом. Со вздохом повернувшись на другой бок, Мариса снова уснула.