Ложь. Записки кулака

Уважаемый читатель! Вы держите в руках книгу, которая повествует о трагичной странице в истории нашей Родины, связанной с периодом насильственного насаждения колхозного строя в стране. Изданию книги послужили воспоминания и размышления непосредственного участника и очевидца событий того времени — моего отца, Попова Ивана Сергеевича, ныне покойного. Искренне убежден, что отец был бы очень доволен, узнав, что этот труд читает человек, который сможет его оценить и тем самым взглянуть другими глазами на прошедшую эпоху, в которой жили миллионы его соотечественников. Эпоху, когда фальсификация образа жизни людей и пропаганда лжи были возведены в ранг государственной политики. Когда страх

людей за свою жизнь перед властью, было нормой поведения миллионов. Возможно, кто-то подумает, что в основу книги взята избитая тема. Не спешите так думать, не торопитесь делать скоротечных выводов. Согласен, что у нас достаточно издано научных исследований и художественной литературы о политических заключенных, репрессиях, лагерях. Но нигде вы не найдете описания судеб раскулаченных со слов самих очевидцев событий — кулаков. Среди заключенных в ГУЛАГе было немало людей грамотных, порой высокообразованных, имеющих отношение к науке и творчеству. Впоследствии они, либо сами написали о репрессиях, либо поделились своими личными воспоминаниями и рассуждениями с известными литераторами. Раскулаченные же, в основной своей массе, были забитыми и малограмотными деревенскими людьми, которые не только написать, но не могли даже связно рассказать о своих злоключениях, а тем более о причинах их вызвавших. К тому же были до смерти напуганы и молили бога, чтобы о них лишний раз даже не вспоминали.

Отец умер неожиданно, просто не проснувшись однажды утром. Поэтому уже после его смерти, выполняя свой сыновний долг, я постарался творчески обработать и придать вид художественного произведения оставшимся после него записям, дополнив их тем, что смог узнать сам. Тем самым осуществить мечту отца заполнить информационный пробел в истории многочисленной армии наших сограждан, вся вина которых заключалась в том, что они умели и хотели работать на земле, за которую воевали и проливали кровь на фронтах гражданской войны. Донести до всех, кому интересна история государства и Воронежского края, правду о гонениях на этих людей в местах проживания, затем об издевательствах на поселениях, вдали от родных мест. О выпавшим на их долю тяжелых испытаний голодом, непосильным трудом, болезнями, отчего больше половины несчастных отдали богу душу. Из рассказов отца я знал, что тем, кому посчастливилось вырваться из этого ада, еще долгое время были объектом унижений. С ними старались не связываться, с опаской брали на работу, связанную даже с самым тяжелым и неквалифицированным трудом, не допускали к учебе. Попав под бесчеловечный эксперимент массового психологического внушения в сознание безграмотной толпы большевистского лозунга «земля — крестьянам, фабрики — рабочим», русский народ оказался одураченным. Откуда люди могли знать, что понятия «пользоваться» и даже «владеть» далеко не всегда сочетаются с понятием «распоряжаться». Что не для того враги России тратили огромные деньги, сначала на содержание революционеров всех мастей, а затем на организацию октябрьского переворота 1917 года, чтобы большевики, захватившие власть на волне террора и развязанной братоубийственной гражданской войны, вдруг позволили русскому народу самостоятельно распоряжаться плодами своего труда. Тем более от земли — основного богатства такой страны, как Россия. Описанные события действительно происходили в небольшом селе, расположенном неподалеку от Воронежа. Все персонажи были реальными людьми, среди них нет ни одного вымышленного. Большинство названы своими настоящими именами, многих я знал лично.

С уважением,

Попов Александр Иванович

Утром, когда весть о пожаре облетела церковный двор, появились люди в военной форме. Поползли слухи, что приехало ОГПУ разбираться в том, кто поджег Кадетова, и теперь всех мужиков арестуют. Новость принесла Дарья, но она была так напугана, что Хохол сразу не понял, о чем она хотела рассказать. Разобравшись, он успокоил её, сказав, что Андрей не такая уж большая шишка и, скорее всего, прибыла смена караула, которая будет сопровождать их в дороге. И как всегда оказался прав.

Передача власти прошла быстро. Старый начальник со своими милиционерами отбыл в город, а новый обошел и деловито осмотрел территорию церкви, выставив по ходу часовых. Во всем его поведении чувствовалась армейская выправка. Одет он был в длинную шинель с разговорами, шапку-кубанку с красным верхом и хромовые сапоги. Знаков различия у него на одежде не было, как не было их и у сопровождавших его новых охранников. Он потребовал к себе старост, по спискам проверил наличие людей, вышел на середину церкви и громко объявил:

— Я начальник вашего эшелона, прошу любить и жаловать! Никаких беспорядков не потерплю и поэтому походы в село отменяю!

Этой же ночью громкие голоса охраны разбудили спящих людей. В распахнутые двери от Дона потянуло ночной свежестью. В тусклом свете «летучих мышей» зашевелилось многоголовое и многорукое чудище многоликой толпы. Люди ёжились от прохлады, сбрасывали с себя остатки сна и не сразу поняли, что от них хотят. Они сбились в кучу и притихли в ожидании, ожидая решения своей судьбы. Малыши сидели на руках своих родителей. Ребятишки повзрослей, держались за юбки матерей и штаны отцов. Село еще спало в молчаливых, темных избах и кругом стояла зловещая тишина. Даже собаки, неизменные нарушители тишины, забились в свои конуры и молчали. Только в церкви толпились те, кого лишили сна и покоя. Но вот ворота ограды открылись, толпа дрогнула и люди, окружённые охраной, потянулись нестройной колонной вдоль затаившихся и равнодушных к их судьбе дворов. И только когда последние избушки остались позади, вслед ушедшим заголосили петухи, словно посылая обездоленным людям, свое последнее прости — прощай. Их повели той же дорогой, по которой вели сюда. Охранники негромко, с матерком, торопили, пытаясь в темноте поскорей увести людей подальше от любопытных глаз. Люди на прихваченном морозцем песке спотыкались, падали, на них натыкались другие, валились на упавших, проклиная всех и вся на этом свете. Как ни торопили людей, но когда они пришли на станцию, на востоке слегка посерело, и тьма стала рассеиваться, предвещая утро. Контуры редких строений и человеческие фигуры стали вырисовываться более четко и все вздохнули с облегчением. Люди, хотя и были измотаны переходом и бессонной ночью, сразу обратили внимание на то, что тупик заставлен двухосными товарными вагонами во главе с попыхивающим паровозом. Начальник эшелона позвал к себе старост. Хохол ушёл, но через некоторое время вернулся и повёл свою группу вдоль состава. Посередине эшелона он остановился и распорядился грузиться, указав на вагон. В вагоне был наведен порядок, и по всему чувствовалось, что к нему приложили руки. По обеим сторонам от двери в два уровня были сколочены нары из оструганных досок, в дверях висела деревянная стремянка, а на люках прикреплены железные решётки. Посредине вагона к полу был прибит большой железный лист, но печки не было. Зато стояло пустое ведро. Не трудно было догадаться, что сделали всё это на заводах и в депо Козлова, Грязей и Воронежа, выполняя срочное указание руководства области.

Когда все забрались в вагон и затащили в него нехитрые пожитки, Хохол обратился к своим друзьям по несчастью:

— В германскую мне уже приходилось ездить в таких вагонах. Правда, тогда размещали по сорок человек, а нас здесь сорок шесть, и поэтому, чтобы не было скандала, я сам распределю места. И прошу не возникать! Справа наверху нары займут батюшка с матушкой. Егор Иванович с сыном и снохой рядом, потом Дарья Пономарёва с детишками и я — всего одиннадцать человек. Внизу Митрофан и Никита Пономарёвы с семьями. Правда, вас семнадцать человек, но почти треть взрослых. Взрослые смогут спать по очереди. Слева наверху спать будет Никифор Дымков со своим семейством, а на нижних нарах Чульнев Григорий со своим. Кому не нравится, пусть привыкает, выбирать не из чего. И прошу, наконец, всем понять, что ремонт вагонов делался не для поездки на соседнюю станцию. Повезут нас далеко, так что заручайтесь дружбой и взаимовыручкой на все время нашего долгого путешествия. Кроме того, вы сами знаете, что все эти дни продукты нам не давали, да и в дальнейшем, судя по всему, нас никто кормить не собирается. Поэтому прошу экономить еду и по мере возможности делиться друг с дружкой. А теперь укладывайтесь на нарах и отдыхайте!

Еще не успели люди расположиться на своих местах, как к вагону подошли два охранника, заглянули вовнутрь, закрыли двери и набросили накладку. В темноте шум утих, люди затаили дыхание, прислушиваясь к звукам за стенками вагона. Когда прошло первое замешательство, всем окончательно стало ясно, что эти массивные двери навсегда отрезали их от дорогого и привычного с детства мира, в каком суждено было родиться, познать радость и горе и откуда их вышвырнули неизвестно за какие грехи. В висках.

— Прощай родная земля, прощай отчий дом! Придется ли кому-нибудь из нас вернуться назад?

Ближе к обеду двери открылись, и охранник сказал, что дети и женщины, кому нужно, могут выйти на улицу. Как только поступила команда, из всех вагонов посыпались бабы, девки и ребятишки. Взрослые тут же сбились в кучки, и повели оживлённый разговор, делясь последними новостями, хотя у всех они были одинаковые. Дети за эти дни отвыкли от весёлых компаний, шутливых игр и близких друзей. Они плохо разбирались в сложившейся обстановке, в своей трагедии, но тоже чувствовали, что обычный уклад жизни безвозвратно утерян и старались держаться поближе к родителям. Для Ванюшки самым близким человеком в вагоне, не считая матери, был дядя Ваня. Он считал его мудрым и умным, ибо все мужики обращались к нему за советом. Рядом с ним он чувствовал себя, как за каменной стеной и был уверен, что дядя всегда сможет защитить и даже справиться со страшными охранниками. А охрана, выпустив из вагонов женщин, отошла на приличное расстояние, дав возможность справить нужду. Через некоторое время женщины и дети вернулись. Около вагонов стало пусто. Потом разрешили выйти мужикам. Они попрыгали на обочину, и у кого была возможность, закурили. Другие угрюмо молчали. Да и о чем было говорить, если за эти дни так никто и не смог понять, что их ждет впереди. Вдруг Хохол встал и, не сказав никому ни слова, пошел к ближайшему охраннику. Подойдя к нему, он поздоровался и спросил:

— Послушай, служивый! Долго ли мы будем здесь стоять? Уже солнышко высоко стоит, а мы ничего не ели. Ребятишки и взрослые голодные. Кормить, как я вижу, нас никто не собирается, вот и хочу узнать, успеем ли мы приготовить себе еду?

— Успеете! Готовьте столько, сколько хотите, поедем мы не скоро. Передай, если ещё не слышали, что можно сходить в хвост состава к колонке за водой, — добродушно ответил молодой охранник.

Хохол поблагодарил его за доброе слово и вернулся назад. Передав мужикам ответ охранника, он посоветовал тут же заняться едой и запасом воды в дорогу, а то придётся в вагоне сидеть не только голодными, но и без воды тоже. Спустя некоторое время, вблизи вагонов то там, то здесь запылали костры из наваленных неподалеку старых шпал и мужики, взяв припасы, принялись готовить незамысловатую еду себе и сидящим в вагонах родственникам. На закате солнца их загнали в вагоны, двери закрыли, и над тупиком стихло. Вечерний свет с трудом пробивался через зарешёченные вагонные люки, лениво разгоняя темноту. Люди укладывались спать, а в это время в голову лезли одни безрадостные мысли. Вспоминали войну, тиф, голод, продотряды. Но это было божьей карой за людские грехи, которая постигла всех без исключения. А вот за что именно их, да ещё в мирное время, лишили всего, что было нажито каторжным трудом, лишили свободы и теперь, словно скот, загнали в вагоны, внятного объяснения для себя не находили. К тому же скот при перевозке поят и кормят, а тут сотни детей, больных стариков, крепких и работящих мужиков и баб взяли и обрекли на голодную смерть. Выходит, что их и за скотину не считают. Так думали люди, заточенные в эти деревянные коробки на чугунных колесах. С наступившими сумерками вдруг раздался длинный, душераздирающий гудок паровоза, словно посылая последний привет родным местам, лязгнули буфера вагонов, и поезд плавно тронулся, набирая ход. И тут в ответ паровозу заголосила сноха Никифора Настя, её завывание подхватили ещё несколько баб, к ним присоединились ребятишки, и вскоре весь вагон в едином порыве выл от безысходного горя и невыносимой тоски. Поезд, между тем, набирал скорость. Колеса весело перестукивали на стыках рельс, выговаривая: «Так и вам и надо, так и вам и надо!» Эшелон с ходу проскочил станции Воронеж-Курский, Воронеж-Пассажирский, Сомово и втянулся в зеленый коридор соснового леса, обступавшего с двух сторон железное полотно. Под мирный перестук колес и покачивание вагона, люди, сморенные тревогами и переживаниями, постепенно засыпали, забывшись в тревожном сне. Не спалось только Хохлу, который сквозь решётку бокового люка внимательно всматривался в темноту ночи. Но вот лес расступился, и навстречу выплыли огоньки довольно большой станции. На фронтоне промелькнувшего вокзала явно проступили буквы «Графская». Хохол понял, что их везут на север, и вскоре тоже уснул.