Ложа чернокнижников
Шрифт:
— Наверное, лучше бы мне…
Нет, без толку. Лора снова схватилась за живот от смеха. Во мне что-то перевернулось. До сих пор я видел в ней преподавательницу Ложи, старую кошелку. И вдруг рядом со мной оказалось живое, дышащее, смеющееся человеческое существо, и я страстно ее захотел. У меня возникла эрекция.
— Это — безнадежно, — потом она все же справилась с собой, — Нет, продолжай, Питер. Постарайся сделать все, что можешь.
Но у самой у нее слезы текли от нелепости происходящего.
— Наверное, лучше бы мне тебя никогда не встречать. Но хоть это и пытка, но такая сладостная. Лора, можно
Она кивнула.
— Конечно, можно, — она торопливо вытерла слезы смеха и повернула ко мне лицо.
После рассказов мистера Козмика я ожидал, что поцелуй Лоры опалит меня, как паяльная лампа. Однако она все еще пыталась играть роль и только чуть-чуть приоткрыла губы, не позволяя моему языку забраться слишком далеко.
— Лора, дорогая, у тебя такое красивое тело. Жаль, что одежда его скрывает. Можно мне раздеть тебя? Только раздеть и ничего больше. Я только хочу посмотреть на твое прекрасное тело, позволь мне полюбоваться тобой.
— Ах ты, бесстыдник! — ответила она грудным голосом. — Прости, Питер, я не знаю. А папа не рассердится?
— Ему незачем об этом знать.
В этот момент я возился с молнией на ее юбке. К сожалению, молнию заело.
— Давай разденемся оба. Я тоже хочу стоять перед тобой обнаженным, чтобы между нами не было никакого притворства.
Тут Лора, с интересом наблюдавшая за моей возней с молнией, просто откинулась на спину и застонала:
— О, Лора Уилкинз, какого черта ты вляпалась в эту чертовски глупую и чертовски нелепую историю? — А потом, без всякого перехода: — Дай мне, я сама. Да, я думаю, ты убедил меня отдать тебе свою девственность. Мне надоело быть девственницей. Давай скинем с себя одежду и трахнемся!
Мы начали раздеваться, стоя друг перед другом. На Лоре был корсет, и его лямки глубоко врезались в ее полные плечи. Я уже воображал себе ее тело, но эта деталь все испортила. Я опустился перед ней на колени, и я не играл, когда расстегивал резинки и бормотал нежные слова, обращаясь к ее великолепным ногам. Потом я поднялся, чтобы поцеловать ее, а она пробежала пальцами по моим ребрам.
— У тебя потрясающее тело, — удивленно сказала она. — Совсем как у танцора фламенко. Неужели в таком тощем теле есть место для сердца?
Потом Лора добавила:
— О, Питер, ты будешь со мной нежен, правда?
Когда я вошел в нее, тело ее сводили судороги смеха.
Лора здорово трахалась — нет, я скажу это поточнее. Она потрясающе трахалась. Она знала такое, что Салли и во сне не снилось, и некоторые из этих штучек были и в самом деле классными. После секса Лора вытащила сигареты. Я никогда раньше не видел, чтобы она курила.
— Что ж, это мы похерили — подходящее выраженьице, — сказала она. — Вряд ли Магистр будет доволен.
— А ему обязательно об этом знать?
— Если только Айвасс в ближайшие сутки не поразит его слепотой — узнает, будь спокоен. Он прочтет об этом в моем дневнике. Точно так же, как Фелтон прочтет об этом в твоем. Возможно, они даже сверят наши записи.
— Н-да, — (Я думал, что Лора сохранит подробности сегодняшней встречи в тайне. Глупо, конечно, но мне так показалось.)
— Скажи правду и посрами Дьявола, — произнесла Лора. — Вот что, хотя, по правде говоря, я ни разу не видела посрамленного Дьявола.
Лора быстро оправила
— Все получилось не совсем так, как было запланировано. Но так или иначе сегодняшняя встреча нас сблизила. Надеюсь, скоро ты привыкнешь видеть во мне свою новую мать.
— Моя мать умирает.
— Я знаю. — Она помедлила в дверях, — Будь я на твоем месте, Питер, я бы не стала сразу ложиться спать. Лучше, если ты все опишешь в своем дневнике сейчас, пока каждая деталь еще свежа в твоей памяти. Дневнику ты должен доверять только правду. Тех, кто не делает этого, Ложа наказывает безжалостно. Поверь своей новой мамочке.
Я на самом деле сел за дневник и довел записи до настоящего момента. Была уже глубокая ночь, когда я смог наконец завести будильник и отключиться.
5 июня, понедельник
Я отправился на конференцию в Лидс самым ранним поездом. Пропустил только приветственную речь и пару коротких докладов. Майкл тоже был на конференции, и за кофе нам удалось поговорить. Мне пришлось объяснять насчет моего нового адреса, и хотя я постарался напустить побольше тумана вокруг Хораполло-хауса, Майкл просек, что я связан с какой-то оккультной группой, и принялся язвительно над этим подшучивать.
— Все эти эзотерические конторы только и думают что о деньгах. Смотри, обдерут тебя как липку.
— Думаю, что в моем случае все несколько иначе, Майкл. Даже можно сказать — совсем наоборот.
— Ты сам себе яму роешь, — пожал он плечами, — Пожалуй, это могло бы представлять интерес с социологической точки зрения. Ты мог бы сделать доклад на тему «Динамика поведения коллектива в ложе оккультистов Северного Лондона» или типа того.
— Нет, Майкл. Я отношусь к этому очень серьезно.
— Глупо. Что ты с этого будешь иметь? Если эти люди действительно обладают поразительной мистической силой, то почему они не правят миром, а охотятся за легковерными молодыми студентами?
— А откуда нам знать, что они не правят миром? — возразил я. — Внешний облик не всегда совпадает с внутренним содержанием.
И все же последнее слово осталось за Майклом.
Мой доклад поставили на конец дня. Пожалуй, я слишком тараторил, но в целом все прошло нормально. Никто не понял, что я говорил, поэтому и вопросов не было, так что, по крайней мере, в этом смысле доклад удался. По мне так лучше остаться непонятым, чем отвечать на каверзные вопросы. Предполагалось, что все мы будем говорить о «когнитивном диссонансе» в обществе, но, похоже, никто из нас не представлял себе, что это такое. Я чувствовал себя жутко молодым по сравнению с остальными учеными, прибывшими на конференцию. Полагаю, я молод, чтобы претендовать на доктора социологии. Конференции всегда проходят в страшной суматохе, и у меня не было даже минутки подумать о ночном визите Лоры или о маминой болезни. Отчасти я чувствовал себя виноватым оттого, что я сейчас не в Кембридже, с родителями. Однако Ложа, по крайней мере, хочет, чтобы я двигался вперед и поощряет мою работу, тогда как папа не воспринимает мои занятия всерьез. Народу была уйма, и мне пришлось провести ночь в спальном мешке на полу в преподавательской.