Ложная слепота (сборник)
Шрифт:
– Ага. Паг рассказывал, что ты занимаешься сексом не в виртуале.
Она кивнула:
– Да, я очень старомодная. Ты против?
Я не был уверен. В реале я оставался девственником. Хоть что-то еще связывало меня с цивилизованным обществом.
– В принципе, нет, наверное. Просто мне это кажется… Слишком большие усилия ради незначительной выгоды, понимаешь?
– Еще бы не понять, – она улыбнулась. – Любителей настоящего секса не заретушировать. У них есть всякие потребности и желания, которые не подкорректируешь. Можно ли винить людей, если они отказываются от такого теперь, когда появился выбор. Порой диву даешься, как наши родители вообще сошлись друг с другом…
«Порой диву даешься, почему они сразу не разбежались». Я все глубже погружался в кресло, изумляясь странному и непривычному ощущению. Челси говорила, что дофамин здесь модифицированный. Наверное, дело в нем.
Она склонилась вперед – без жеманства и кокетства, ни на миг не сводя с меня глаз. В длинноволновой мгле я чувствовал лимонный запах от смеси феромонов и химикатов на ее коже.
– Но есть и свои преимущества, когда освоишь азы, – проговорила она. – У тела долгая память. И… ты понимаешь, что у тебя под правой рукой ничего нет, а, Сири?
Я опустил глаза. Указательный палец левой руки поглаживал капельную губку с легким наркотиком, впитывающимся в кожу; правая же, стоило отвести взгляд, повторила это движение, бессмысленно постукивая ногтем по голой столешнице.
Я отдернул руку и признался:
– Небольшой двусторонний тик. Когда отвлекаюсь, тело принимает симметричную позу.
Я ждал шутки или хотя бы недоуменного движения брови. Но Челси кивнула и продолжила:
– Так что, если ты готов, я – тоже. Никогда раньше не путалась с синтетом.
– Можно и с жаргонавтом. Я не гордый.
– Ты всегда точно знаешь, что сказать, – она склонила голову к плечу. – А что значит твое имя?
«Расслабленный» – вот правильное слово. Я чувствовал себя расслабленным.
– Не знаю. Просто имя.
– Этого мало. Если мы собираемся долго обмениваться жидкостями, тебе нужно осмысленное имя.
А мы, как я понял, собираемся. Это решила Челси, пока я витал в облаках. Можно было осадить ее, сказав, что это скверная идея, и извиниться за недопонимание. Но тогда начнутся оскорбленные взгляды, раненые чувства и обиды. В конце концов, если я не был готов, за каким чертом приперся?
Она показалась мне милой, и я не хотел ее обижать. «Ненадолго, – сказал я себе. – Это будет интересный опыт».
– Я буду звать тебя Лебедем, – решила Челси.
– Как большую белую птицу? – уточнил я.
Немножко претенциозно, но могло быть хуже.
Она покачала головой:
– Как черную дыру «Лебедь Х-1».
Я специально нахмурился, но совершенно точно понял, что она имеет в виду: темный массивный предмет, пожирающий свет и разрушающий все на своем пути.
– Спасибо огромное, блин. За что?
– Не знаю. В тебе есть что-то мрачное, – Челси пожала плечами и широко улыбнулась. – Но привлекательное. А если дашь чуть-чуть себя подкорректировать, зуб даю, вся твоя суровость исчезнет.
Позднее Паг с неохотой признал, что от этих слов мне стоило насторожиться. Век живи – век учись.
Вожаки – это фантазеры со слаборазвитым инстинктом самосохранения и полным отсутствием адекватной оценки ситуации.
21
Роберт Джарвик (р. 1946) – американский ученый и врач, работавший над созданием искусственного сердца.
Наш разведчик падал на орбиту, неотрывно глядя на Большого Бена. Мы летели по той же траектории с отставанием на несколько дней, не сводя глаз с зонда. И все мы сидели в чреве «Тезея», пока система закачивала данные телеметрии к нам в имплантаты. Незаменимые, важнейшие, критически необходимые – в ходе первого подлета нас с таким же успехом мог заменить балласт.
Мы пересекли рэлеевскую границу. «Тезей» прищурился и в слабом эмиссионном излучении различил блудный объект галактического гало – ошметок давно забытой галактики Большого Пса, которую Млечный Путь затянул под колеса и размазал по «асфальту» несчетные миллиарды лет назад. Мы приближались к небесному телу, зародившемуся за пределами нашей звездной системы.
Зонд несся вниз и вглубь. Он подобрался к планете достаточно близко, чтобы задействовать усиление четкости. Поверхность Бена высветлилась бурлящим парфе сверхконтрастных полос на алмазно-четком звездном фоне. Что-то посверкивало внизу: слабые искры среди бесконечных туч.
– Молнии? – предположила Джеймс.
Шпиндель покачал головой:
– Метеориты. Должно быть, в окрестностях полно гальки.
– Цвет не тот, – возразил Сарасти.
Физически его не было с нами: вампир сидел в своей палатке, подключившись к Капитану. Но КонСенсус позволял ему присутствовать в любом помещении корабля.
В мои имплантаты лилась морфометрия: масса, диаметр, средняя плотность. Сутки Бена длились семь часов двенадцать минут. Вокруг экватора, в полумиллионе километров над верхушками облаков начинался массивный и протяженный аккреционный пояс [22] , по форме напоминавший скорее бублик, чем плоское кольцо: вероятно, перемолотые тушки раскрошенных в пыль лун.
– Метеориты, – Шпиндель ухмыльнулся. – Я же говорил.
Похоже, что он был прав. Булавочные искорки размазались в яркие эфемерные дефисы, расчертившие атмосферу. Ближе к полюсам в облачных слоях изредка тускло вспыхивали электрические разряды.
22
Аккреционный пояс (аккреционный диск) – в данном случае зона вблизи газового гиганта, где происходит процесс слипания и роста пылевых частиц.
Слабое радиоизлучение, пики на волнах 31 и 400 метров. Экзосфера из метана и аммиака; в изобилии литий, вода, угарный газ. В рваных тучах с ними смешиваются сульфид аммония и галиды щелочных металлов. В верхних слоях атмосферы – атомарные щелочные металлы. К этому времени такие детали улавливал даже «Тезей», но зонд подобрался так близко, что можно было различить подробности: бурыми пластами туч под ним клубился уже не диск, а темная выпуклая стена, в толще которой просвечивали слабые линии антрацена и пирена.