Ложный флаг (Предательская западня)
Шрифт:
Отломив кусочек от черствой лепешки, Турхал-Али кивнул на связанного мужчину:
– Но мы же идем сдаваться не с пустыми руками.
Четвертый член команды лежал шагах в десяти от кострища в тени старого дуба. От толстого нижнего сука свисала веревка, основательно стягивающая его запястья. Вид у мужчины был весьма потрепанный и странный: пыльный, измятый костюм, вероятно, когда-то стоивший больших денег; светлая сорочка, ставшая теперь грязно-серой; стоптанные и ободранные об камни лакированные туфли. Обросшее многодневной щетиной лицо спавшего пленника даже во сне выглядело измученным, потемневшим.
– Вот и я говорю! – воодушевился Ваха, – это ж не простой сельчанин, не пастух какой-нибудь!
– Ты помолись Аллаху, чтобы его похищение не приписали тебе же, – поправляя черную повязку на лице, сызнова остудил пыл практичный Усман.
Да, по большому счету Усман Касаев не разделял намерений товарищей и все же шел вместе с ними сдаваться – не бродить же по горам в одиночестве! Наголодался, намучился – сколько можно?… Уж лучше сдаться, отсидеть несколько месяцев в Чернокозовском СИЗО, да уехать к двоюродному брату – помогать в "производстве" и продаже самопального бензина.
По негласному соглашению Усман считался лидером – начинал воевать с федералами еще в первую чеченскую кампанию под зелеными знаменами Дудаева. А незадолго до гибели Ризвана Абдуллаева стал его советником и правой рукой. Даже пожилой Турхал-Али не мог похвастаться большим опытом и столь стремительной карьерой.
Ужин бывшие боевики заканчивали молча – каждый думал о своем, каждый надеялся на благополучный исход задуманной ими сдачи нынешним чеченским властям.
Ранним утром трое бандитов поднялись; обратившись к восходящему солнцу, наспех помолились; доели остатки вчерашнего ужина. При этом не забыли поделиться скудной снедью с едва стоявшим на ногах пленником – близился час его передачи силовикам Рамзана и хотелось, чтобы тот при случае замолвил словечко.
И тронулись в путь – до цели оставался всего один дневной переход…
Последний день выдался тяжелым – сказывалась накопившаяся усталость с отсутствием хорошей пищи. К тому же и нервы были на пределе: уже с неделю шарахались от всякого, кто попадал в поле зрения в малонаселенной юго-восточной Чечне. Встречаться не хотелось даже с единоверцами, не говоря уж о федералах или кадыровцах. Увы, неподходящее наступило время для засад, обстрелов и прочих дерзких акций. Да, на плече у каждого болтался "калаш", но, во-первых, оружие они тащили для показательной сдачи, а во-вторых, и патронов-то оставалось по полтора магазина на брата.
К вечеру, преодолев всего около пятнадцати километров по лесистым склонам, нависавшим над серебристой ленточкой Шароаргуна, они, наконец, заметили сквозь частокол древесных стволов окрестности села Шарой. Именно здесь троица предполагала выйти с поднятыми руками к сотрудникам одного из южных постов МВД Шатойского района.
Пролежав около часа под кронами последних деревьев, они с опаскою обозревали селение. Неприметный аул притаился на дне глубокого ущелья. Рядом извивалось русло реки, в холодные воды которой впадали несколько других речушек, спускавшихся с гор по соседним ущельям. Все было мирно кругом – и в кривых улочках окраины, и на далеких зеленевших склонах…
По настоянию упрямого Касаева сдаваться решили не сразу. Друзья согласились подождать до утра и отправиться к ближайшим дувалам сразу после восхода солнца – после пятой молитвы намаза.
– Хочу последнюю ночь провести на свободе, – заявил Усман, выбирая местечко для бивака.
– Пойдемте прямо сейчас! – едва не вскричал измученный Ваха, – зачем целую ночь томиться?
Обернувшись и сверкнув единственным глазом старший зло процедил:
– Закрой рот, мальчишка. И делай, что говорят!
– Ладно, Ваха – остынь, – поддержал на сей раз лидера Турхал-Али, – одному Аллаху известно, когда еще доведется посидеть у костра.
У юнца от обиды перехватило дыхание, однако пришлось подчиниться. И скоро в одном из укромных овражков, закрытых от селения лесистой возвышенностью, потрескивали горящие ветви сухого дуба…
Погода обещала быть чудесной: первые лучи восходящего солнца окрасили желтым горные склоны; прозрачный воздух обжигал утренней прохладой, а просветлевшее небо оставалось чистым.
Для переговоров с сотрудниками МВД решили послать одного. Это выглядело разумно – коль суждено случится беде, так, по крайней мере, у двух других останется шанс для спасения.
После короткого совещания идти вызвался Турхал-Али.
– Я человек пожилой – они не посмеют меня тронуть, – тяжко вздохнул он, готовясь пересечь открытое пространство. – Даст Бог, все образуется.
– Возьми этот, а полный отдай мне, – протянул Усман товарищу наполовину пустой магазин. – Тебе стрелять не придется, а нам… еще не известно.
Поменявшись с одноглазым магазинами, чернобородый чеченец забросил автомат на плечо, обнялся с каждым из приятелей и, не оглядываясь, скорым шагом направился к крайним домишкам Шароя.
Касаев с Вахой залегли в кустарнике и принялись поочередно глазеть в окуляры старенького полевого бинокля. А сзади, в десятке шагов – под кривыми низкорослыми деревьями в ожидании своей участи сидел связанный мужчина…
На полпути к селу, когда до кривых дувалов оставалось не более трехсот метров, Турхал-Али поднял руки. Неснаряженный магазином "калаш" свободно болтался на ремне сбоку, сам магазин торчал за поясом рядом с длинным кинжалом; серая телогрейка для пущей убедительности была расстегнута.
– Есть! Двое местных ментов подбежали к забору, – передав товарищу бинокль, известил Ваха, – и не стреляют, Усман! Слышишь, не стреляют!!
Чуть подстроив резкость, тот приник единственным глазом к окуляру и разглядел пару голов, торчавших из-за каменного укрытия. Через минуту к этим двоим присоединились еще трое вооруженных мужчин в камуфлированной форме, а по двум соседствующим улицам к околице подтягивалось внушительное подкрепление с ручным пулеметом. Забор ощетинился стволами, но пока посланного парламентера не трогали.