Лучик и звездолёт

Перфильева Анастасия Витальевна

— Ирина, что же ты, не слышишь? Расставляй экран! — громко произнёс его голос.

Иринка вскочила. Настала и её торжественная минута.

Она тоже нарядилась в лучшее платье, и новые банты повязала на хвостики. Смело поднялась на сцену, вынесла сложенный экран со штативом, щёлкнув, раскрыла его — все в зале слышали это звонкое «щёлк!» Вместе с отцом растянули, установили экран. Потом спустились в зал и в проходе между разряженными зрителями поставили аппарат, а рядом на стуле Иринка разложила по порядку — она сама перед отъездом проверяла! — катушки с плёнками. Номер

один, номер два, номер три. Сейчас она будет подавать их отцу по очереди, как только он тихо скажет: «Следующая…»

И тут случилось ужасное, непоправимое.

Как обычно, Иринка подала плёнку номер один, она сама сматывала её после прошлого показа. Первая была скучная: столбики цифр, схемы. А вот со второй начиналось Иринкино любимое: гостиница, где они были недавно с Женькой, здание с куполом, помощники отца в белых халатах, его начальник — вообще всё.

Иринка подала плёнку, отец вставил её в аппарат, тот привычно зажужжал. А зал вдруг грянул дружным весёлым хохотом.

Что случилось? Ой, что случилось!..

На экране всё, решительно всё ехало вверх ногами: большое здание с куполом плыло, опрокинувшись в голубое небо, под ним плыли пухлые облака; автобус, в котором ехали они с Женькой, деловито перебирал колёсами там, где должна быть крыша; по дороге к нему, не падая, быстро шёл вверх ногами папин начальник.

Иринка ахнула громко, отчаянно, окаменела. Хохот в зале нарастал, отец смеялся тоже.

— Что же ты, Ириша? Товарищи, просим прощения…

Ещё минута — Иринка заревела бы. Но чей-то голос из зала на чистом русском языке крикнул:

— Не робей, дочка! Молодец, помогай отцу, а плёнку перемотать пустяк…

Иринка проглотила слёзы. Мигом взяла из рук отца катушку с злополучной плёнкой. Ловко, умело перемотала её, подала. И всё пошло своим чередом.

3

Поздно вечером Иринка с Иваном Васильевичем вернулась в гостиницу.

Утомлённые трудным днём, спать легли сразу. В середине номера стояли рядом две широченные кровати.

Перед тем как лечь, открыли окно. Сразу зашумел, загудел вокруг невидимый чужой город. Но шумел он так же, как их собственный. И огни в соседних окнах были похожие: в одном горел жёлтый, в другом оранжевый, в третьем голубой. Окна понемногу гасли. А на небе зажигались звёзды. Иринка смотрела и думала: звёзды всюду одинаковые? Она спросила:

— Папочка, вот ты говорил свой доклад. Про то, как летают в космос. Правильно?

— Ну, не совсем, — сонно ответил Иван Васильевич. — Тема моего доклада была значительно уже…

— Папочка, а зачем вообще летают в космос?

— Для того, например, — Иван Васильевич сладко зевнул, — чтобы узнать, какие лучи испускают солнце и звёзды. Когда полетят космические корабли с людьми, надо охранять их от этих лучей.

— А ещё зачем?

— Чтобы изучать метеориты, определять по ним, из чего сделаны другие планеты…

— А зачем открывать другие планеты? Вдруг там какая-нибудь очень интересная жизнь, да?

— Честно тебе сказать, девочка, — улыбнулся Иван Васильевич, — жизни интересней, чем на нашей планете, то есть на Земле,

по-моему, нет нигде. Даже в космосе.

— А Земля большая?

— Очень.

— И на ней много-много разных стран?

— Конечно.

— А космос ещё больше?

— Ну… Наша Земля в нём как… как маковое зёрнышко!

Иринка съёжилась под одеялом.

— Знаешь что? — попросила она. — Побаюкай меня, пожалуйста. Когда я была маленькой, ты меня баюкал, я помню. Пел: «Не ложись на бочок, придёт серенький волчок…»

— Да что ты, маленькая? Что ты, моя рыбка? — Иван Васильевич повернулся к Иринке. — О чём загрустила?

— Нет, я не загрустила… — Иринка помолчала. — Просто подумала: у всех есть мамы. У Женьки, и даже здесь, у Божены. А у меня нету…

Иван Васильевич подвинулся к ней. Стал тихонько похлопывать рукой по одеялу, нескладно и неумело напевая: «Не ложись на бочок…» — до тех пор, пока Иринка не задышала ровно, не заснула.

4

На следующий день Боженина мама была выходная, и Иван Васильевич разрешил Иринке пойти вместе с ней и Боженой смотреть город.

Оказывается, очень интересно провести полдня с человеком, объясняясь только руками, глазами, ногами, даже носом.

У витрины большого магазина девочки постояли, и Иринка показала, какое ей хотелось бы платье — вон то, пышное, колоколом! Божена, хитренько сморщившись, нарядилась вон в ту шляпку — девочки зафыркали от восторга: до чего же здорово, дунешь — улетит!

У витрины игрушечного магазина покачали на руках понравившихся кукол, сварили на плите обед, выкупали дочек, покатали на колясках — всё руками, глазами.

Улицы в городе были не асфальтовые, а выложенные крупными чистыми камнями. Иринка показала, как по ним можно прыгать в классы. У большущего фонтана на площади побрызгались водой. А на красивом изогнутом мосту стали учить друг дружку считать фонари. Иринка протяжно говорила:

— Один, два, три…

Божена повторяла по-своему:

— Еден, два, трши…

Прохожих тоже было занятно встречать так: палец ко рту, молчок, замереть — значит, идёт строгий, важный, надо вести себя тихо, как мышки. Сделать вот такие глаза, надуть от смеха щёки, чуть что не лопнув, — ну и тётенька, гражданка, дама! Вся в каких-то свистящих оборках, и каблучки вроде карандашей. Всплеснуть руками, похлопать в ладоши — ай да собачонка, длинная, мохнатая, вроде гусеницы, глаз не видать!

Словом, бродить по городу молча получилось очень весело!

Потом зашли в музей. Это был уже настоящий сказочный дворец. Белую мраморную лестницу стерегли мрачные рыцари в латах, с мечами. Иринка даже испугалась, схватила Божену за руку.

— Кто они?

Божена весело заговорила что-то. Иринка не понимала. Она смотрела на закованного в железо великана снизу вверх почти с ужасом. Неужели раньше, давно, так одевались? Нет, это, наверно, стражник в броне, как танк, стерёг когда-то дворец. А вдруг он оживёт и поднимет тяжёлый меч? Выше на лестнице стоял второй такой же стражник… Боженина мама, улыбаясь, ждала, пока Иринка с опаской поднималась по ступенькам.