Лучшая рабыня для тирана
Шрифт:
Ее имя Инна.
Инна такая милая, постоянно улыбается, и то, что она внезапно сообщает, совсем не вяжется с любезным и добродушным тоном.
Лучше бы Инна не приходила. Лучше бы я услышала это от не отдохнувшей, выдохшейся Светланы — тогда бы я хоть знала, как стоять на ногах. А не падала в обморок от страшного диссонанса в голове...
Глава 29
Я прихожу в себя от резкого запаха нашатырного спирта. Расплывчатым зрением вижу над собой знакомый силуэт. Мужские черты лица прорисовываются отчетливее, и уставший
Лечащий доктор Артема убирает от моих ноздрей вонючую ватку и постоянно смотрит на место рядом со мной.
Я заставляю себя повернуть голову и упираюсь взором в мужской подвижный кадык. Затем реальность будто обрушивается на мои плечи, и я вновь начинаю чувствовать всю ее тяжесть. Как и вес руки, накрывшей мое плечо.
В лице своей опоры вижу Архипова. Глотаю изумленный возглас, что он по-прежнему здесь, и возвращаю внимание к доктору.
Мы в его кабинете, звук настенных часов молоточками бьет мне по вискам. Ход времени всегда казался оглушительным, когда из уст врача доносились неутешительные новости. К сожалению, до тошноты мерное и раскатистое тиканье я слышала здесь не единожды.
— Доминика, вам лучше?
Я начинаю неконтролируемо мотать головой, игнорируя его беспокойство обо мне.
— Артем...
Сжимаю свою шею, ужасаясь, что являюсь источником страшного хрипа. В горле так печет от жажды, что я осушила бы сейчас океан.
Виктор Андреевич присаживается на край своего рабочего стола и соединяет пальцы в замок.
— У Артема произошла остановка сердца.
Услышав именно это от медсестры, я лишилась сознания. Сейчас же я ощущаю... пустоту? Как будто все хорошее, когда-либо случавшееся в моей жизни, исчезает, растворяется в гробовом молчании вместе со словами.
Я смиренно жду, когда доктор продолжит.
Ведь это не конец, так?
Он не может, черт возьми, не должен закончить историю Артема таким образом. Так рано.
— Мальчик умер?
Вопрос Тирана прогоняет мучительную боль по всему моему телу.
Я дергаю головой в его сторону, смотрю на профиль мужчины, будто высеченный из камня, и не могу сдержать слез.
— Нет-нет! — спешит добавить кардиолог. — Мальчик в реанимации, но в тяжелом состоянии.
Я замираю.
Всхлипываю.
Наклоняюсь вперед, накрывая лицо ладонями, и падаю на колени.
Как некстати мужчина в белом халате продолжает объясняться. Рассказывает, что Артему резко стало хуже, и его нашли в бессознательном состоянии в игровой комнате.
Он был мертв две с половиной минуты.
Его сердечко — самое драгоценное для меня во всем мире — молчало так долго, что его едва сумели запустить.
Доктор говорит на непонятном языке, используя сложные медицинские термины, пытаясь рассказать о причине, по которой мой малыш попал в реанимацию. Ловлю себя на мысли, что Рената поняла бы любое слово.
Кажется, врач забывается от волнения и говорит без остановок до тех пор, пока Тиран не перебивает его холодным тоном.
— Вы полезны?
Виктор Андреевич впадает в кратковременный ступор.
— Простите?
— На данный момент вы полезны для мальчика? — спокойно
— Я... Мы... Наша больница лучшая, и мы...
— Вы лучше всех в стране мямлите?
Часть меня хочет осечь Архипова за грубость, но по большей части мне плевать. Я думаю лишь о том, как сильно мечтаю увидеть Артема и услышать его голос.
ТИРАН
Мне было шестнадцать, когда совсем еще крошка-Юля заболела.
Точнее, она родилась с патологией, но мне об этом сказали позже. Родители, добрейшие люди, усыновили меня, тогда как мои родные биологические отказались. Бросили на железнодорожном вокзале. Мигранты из Албании, которым не удалось попытать удачу в Москве, оставили своего двухлетнего сына совершенно одного. Им было наплевать, как страшно, одиноко, голодно и холодно мне будет.
Тот день, когда мои настоящие родители забрали меня, четырехлетнего, из детского дома, я не забуду никогда в жизни.
Юля в бездетной семье Архиповых стала чудом. Я ведь им неродной. Ну, в смысле они всегда мечтали о своем, чтобы на них был похож, как и все нормальные люди. Светленький. Голубоглазый. Юля именно такая. Она очень красивая. Не передать, в какой мрак погрузилось мое юношество, когда я понял, что могу потерять младшую сестренку. Хотя, если по-честному, я уже давно перестал быть ребенком, когда она родилась: мне стукнуло тогда уже пятнадцать.
Мы называли наше чудо Юля-Юла.
Несмотря на болезнь, она прям круть-верть была. Все умилялись и очень ее любили. И этой любви за годы нисколько не убавилось, а наоборот. В то время было очень сложно со всякими благотворительными фондами, да и родители мои приемные — обычные люди, без ложек золотых во рту. Ну откуда у них огромные деньжища, чтобы вылечить дочь?!
Уже в тот момент я знал, что в лепешку разобьюсь, но сколочу состояние, когда стану старше. Чтобы мои родные никогда ни в чем не нуждались!
Помощи ждать было неоткуда, врачи разводили руками. Лечение предстояло проходить в отличной клинике в Германии, но нужная сумма все никак не собиралась. Восемнадцатое февраля — один из самых счастливых дней нашей жизни. Можно смело утверждать, что второй Юлин день рождения. День, когда анонимный благотворитель перевел на наш счет столько денег, сколько не доставало. И даже еще оставалось.
Я всегда буду помнить, как плакала мама. И забыть не смогу, как плакал... отец. Ни до, ни после я слез у него на глазах не видел. А я, пацан, прыгал от счастья до потолка. И с тех пор никогда так ничему не радовался. Никогда больше не испытывал подобных эмоций.
Тот аноним спас мою Юлю. А теперь я обязан спасти Никиного Артема. Ведь жизнь точно не зря нас столкнула. Закроем глаза на мою циничность... в такие вещи я верю.
Поэтому мы в штатах с Никой, Артемом. Поэтому я смотрю на него через громадное толстое больничное стекло. Он так беззащитен на этой огромной кровати, в плену у проводов медицинского оборудования. Как и Юля очень давно. Наука шагнула вперед, конечно, раньше не было все вот так: по последнему слову техники. Но... и у сестры сдавало сердце, его требовалось срочно чинить.