Лучше бы я остался дома
Шрифт:
– Не бойся, он бы все понял, – сказал я.
– Ну, надеюсь, ты еще будешь здесь, когда я вернусь.
– Ну конечно, я буду здесь, – кивнул я.
8
«КИНОЗВЕЗДЫ ПОБЕЖДАЮТ В ЗАБАСТОВОЧНОЙ БОРЬБЕ» – гласил заголовок в газетах.
Я прочитал все, что писали о забастовке, но, дочитав, понимал не многим больше, чем прежде. Вся эта история была для меня лишь пятном размазанной типографской краски. Меня заботила миссис Смитерс, точнее то, что она сделает, когда я скажу, что не хочу ее больше видеть. Я ведь пытался поговорить с ней об этом вчера в патио, но она так и не дала мне возможности затронуть эту тему.
«Мона права, – сказал я себе. – Мне вообще не нужно было с ней связываться».
Зазвонил телефон, я вскочил как ошпаренный. Снимая трубку, дрожал всем телом.
Но это была не миссис Смитерс. Звонили из конторы коронера.
– Можно пригласить Мону Метьюз?
– К сожалению, нет.
– Но она живет здесь, с вами?
– Да, живет. Только она на работе.
– А с кем я говорю?
– Это Ральф Карстон.
– Вы что-нибудь знаете о девушке, которую звали Дороти Троттер?
– Да, я ее знал.
– Мы пытаемся выяснить, откуда она родом и есть ли у нее родственники.
– Она откуда-то из Огайо. Точнее не знаю.
– Где мы можем найти мисс Метьюз?
– В студии «Эксцельсиор». Но могу вас уверить, что она тоже не знает. Я припоминаю, как Дороти когда-то говорила, что родных у нее нет.
– Вы в этом уверены?
– Почти уверен. Но уточнить это могла бы Мона. Дайте мне ваш телефон, и я постараюсь, чтобы она вам позвонила.
– Номер Мючуэл, 9211. Контора городского коронера. Если нам не удастся отыскать родственников погибшей, тело придется кремировать самим Попросите мисс Метьюз, чтобы она позвонила нам поскорее.
– Сделаю все, что будет в моих силах.
Я положил трубку, потом набрал номер «Эксцельсиора». Прошло некоторое время, пока меня со единили со студией, где работала группа Лауры Обэнкс. Человек, снявший трубку, сказал мне, что Моны там нет, что он не знает, где она может быть и что мисс Обэнкс в студию до сих пор не прибыла. Я назвался и попросил передать Моне, чтобы она срочно мне перезвонила, объяснил, что дело исключительно важное и срочное. Мне пообещали оказать такую любезность.
«Дороти, Дороти», – подумал я, у меня кольнуло сердце и перехватило дыхание: я сделал несколько вздохов подряд, прежде чем мне удалось наконец выдохнуть.
«Вот что я должен был чувствовать вчера, когда увидел ее мертвой», – пришло мне в голову.
Наконец я встал, пошел на кухню и начал мыть посуду, потому что больше заняться мне было нечем.
Не прошло и десяти минут, как появилась Мона. Она была бледна как смерть.
– Тебе не нужно было идти домой, – сказал я. – Я говорил тому парню, что дело крайне важное и срочное, но только для того, чтобы ты сразу позвонила.
– О чем ты говоришь? – не поняла она.
– Тебе ничего не передали?
– А что мне должны были передать?
– Минут десять – пятнадцать назад я тебе звонил.
– Ты мне звонил?
– Ну да. Нам звонили от коронера насчет Дороти. Хотели знать, не было ли у нее каких-нибудь родственников, – ну, что им делать с телом.
– Родственников у нее не было. Она сирота. По крайней мере, так говорила.
– Тебе надо бы позвонить коронеру. Там записан номер.
Подойдя к столу, она набрала номер и попросила соединить с бюро коронера. Представилась и спросила, что они хотели знать о Дороти Троттер.
– Да. Откуда-то из Огайо… Этого я не скажу… Нет, определенно нет. Всегда говорила, что она сирота… Нет, не знаю… Разве что ее парень, она была обручена и собиралась замуж, но о нем мне известно только то, что он где-то торгует радиоприемниками… Конечно, я понимаю, вам это не поможет, но это все, что я от нее слышала… Ну да, так будет лучше. Во сколько это обойдется?… За счет округа… Да, конечно. До свидания.
Положив трубку, она обернулась.
– Господи Боже! – сказала она. – Кремация…
– Я понимаю, как тебе тяжело… – пытался я ее подбодрить.
– Господи Боже! – выдохнула она еще раз. Потом медленно встала и поднялась наверх.
Я понимал, каково сейчас Моне, и не хотел ее беспокоить. Я не знал, что она делает там, наверху, из спальни не доносилось ни звука; скорее всего, она плакала. Это было бы самое лучшее. Если бы она выплакалась, ей полегчало бы.
Трудно сказать, сколько прошло времени, прежде чем я все-таки пошел взглянуть, как у нее дела. Мона сидела на краю кровати и курила. По ней не было видно, чтобы она плакала.
– Мона, – сказал я, – может, тебе лучше вернуться в студию?
– Я там больше не работаю. – Она встала и поправила платье. – Меня выгнали.
– Выгнали? За что?
– Я опоздала в студию на шесть минут. – С этими словами Мона выбежала из спальни.
– Не дури! – закричал я и бросился за ней по лестнице. – Ты же не будешь убеждать меня, что тебя выгнали за шестиминутное опоздание?
– Тебе это кажется невозможным, да? Как же ты наивен. Именно это они и сделали.
– Ну, тогда эта банда в «Эксцельсиоре» совсем выжила из ума!
Мона смяла сигарету в пепельнице.
– Выжили из ума – это точно. Все. И все они мерзавцы, один чище другого. Еще немного, и ты это тоже поймешь. Еще немного…
– Но, по-моему, это так глупо, – сказал я. – Ты что, не сумела придумать какое-нибудь оправдание?
– Никакие оправдания ничего бы не дали, – взъярилась она. – Они только искали зацепку – и вот нашли. Джонни Хилл ведь предупреждал нас – они могут все, что угодно. Тебе не кажется странным, – сказала она, не сводя с меня глаз и пытаясь улыбнуться, – что никто толком никогда не слушает, что ему говорят другие? Поверь мне, после случившегося я уже не буду навязываться тебе с советами.