Лучше не возвращаться
Шрифт:
— Не уверен. Во всяком случае, это я попросил его прийти.
Белинда прикусила язык, оставив при себе то, что хотела сказать, и, поджав губки, открыла дверцу. Войдя в бокс, она небрежно бросила через плечо, будто только что вспомнив:
— Кэри уже минут пять ждет тебя в приемной. Кен улыбнулся ей более нежно и приветливо, чем это получилось у меня, и пошел в обход здания. Как само собой разумеющееся, я должен был следовать за ним.
В приемной, освобожденной от кошек, собак, попугая и их разношерстных хозяев, находились: сам Кэри Хьюэтт, вздорный пожарный, женщина-ветеринар, регистраторша и грузный
— Айвонн, сделайте все, что в ваших силах. Возьмите лекарства у меня в машине. Используйте все, что найдете в арсенале клиники. Сегодня вечером доставят новую партию медикаментов. Да нет, конечно. Причины возгорания нам не известны. Ваша кобыла прекрасно перенесла операцию. Айвонн, пошевеливайтесь, не то мы проторчим здесь до полуночи… А, Кен, наконец-то.
Его взгляд переместился с Кена на меня и замер на пару секунд, прежде чем он вспомнил, кто я. Он кивнул головой, но ничего не сказал насчет моего присутствия, возможно, потому, что и так уже говорило несколько человек одновременно.
Пожарный был повержен и ушел. Обе женщины отправились к вагончику с видом жертв, примирившихся с участью быть брошенными львам. А преисполненный чувства собственной значимости толстяк наконец всецело завладел вниманием Кэри. Он обернулся и злобно уставился на Кена.
— Это вы Кен Макклюэр?
Кен согласно кивнул.
Кэри Хьюэтт опередил толстяка и, прежде чем тот успел что-либо сказать, представил его Кену:
— Это Винн Лиз, хозяин кобылы. Винн Лиз.
И снова завертелись воспоминания. Я много слышал о Винне Лизе, если только это был тот самый человек. Тот Винн Лиз, о котором мне рассказывали двадцать пять лет назад, был героем притчи, к которой мама всякий раз прибегала, чтобы заставить меня хорошо себя вести. «Если ты будешь водиться с Грибблом и его дружками, то, когда вырастешь, станешь как Винн Лиз». «Если начнешь курить в этом возрасте… если будешь мучить насекомых… если украдешь… если будешь прогуливать уроки… если станешь кидать камнями в поезд (все это мне в свое время приходилось делать)… то вырастешь как Винн Лиз».
Этот Винн Лиз был обладателем упрямого выражения на тяжелом неподвижном лице. Его щеки были покрыты сеточкой расширившихся от непогоды и ветра капилляров. Голова, посаженная на толстую шею, упорно выдавалась вперед. И этот бычара с одной извилиной в мозгах злобно выговаривал Кену:
— Вы не имели права оперировать мою лошадь, не получив моего согласия, а я вам его, конечно, не давал. Кэри Хьюэтт терпеливо объяснил:
— Если бы не Кен, она давно была бы мертва.
— Он не получил разрешения, — настаивал Лиз.
— Получил, — возразил Кен.
— От кого?
— От вашей жены.
Винн Лиз не сразу нашелся, что ответить, но потом сказал:
— Моя жена не могла этого сделать.
Кен объяснил:
— У конюха был номер вашего телефона. Он стоял рядом, пока я звонил. Ответила ваша жена.
— Когда это было? — перебил его Лиз.
— Сегодня утром, примерно в пятнадцать минут четвертого.
— Она не могла ответить. Она принимает снотворное.
— Тем не менее она ответила. Конюх
Винн Лиз был до смешного удивлен тем, что его жена не спала. Последовало запоздалое признание того, что он обязан Кену.
— Что ж, если жена сказала… и с лошадью все в порядке… в таком случае не будем горячиться.
Я не считал, что подобного полуизвинения было достаточно. Чувствовалось, что Кен придерживается того же мнения. Однако из профессиональной осмотрительности я ничего не сказал. У Кэри Хьюэтта камень с души свалился, и он заметил:
— Насколько я понимаю, операция прошла исключительно успешно.
— Откуда вам знать? — усомнился Лиз. Его агрессивность проявлялась как условный рефлекс, поэтому даже самое простое утверждение вызывало у него подозрения и недовольство.
— Я прочел записи.
— Какие записи?
— Кен предусмотрительно попросил своего друга присутствовать и вести подробные записи о ходе операции. Сомнений быть не может. От самого начала и до конца операция велась безупречно.
— Э-э-м… — Лиз потерпел поражение. — Ладно, я должен взглянуть на свою собственность.
— Ну конечно, — примирительно сказал Кэри. — Сюда, пожалуйста.
Он провел собственника через переднюю дверь на стоянку машин и повернул налево, к конюшне. Мы с Кеном пошли следом, но на полпути я взял его за локоть, заставив замедлить шаг: я должен был сказать ему пару слов наедине.
— В чем дело? — спросил Кен.
— Не верь Винну Лизу.
— Почему? То есть, он, конечно, противный, но не более того.
— Дело не в этом. Не верь ему. И не говори, что ты нашел в кишечнике у лошади.
— Почему?
— На тот случай, если он об этом знает.
Кен был ошарашен и недоуменно уставился на меня. Однако к этому времени мы уже приблизились к боксу, и Лиз мог нас услышать.
Лиз был шокирован внешним видом кобылы, как Кен и предсказывал. Но Кэри поспешил успокоить его, а Белинда, которая все еще была здесь, с силой похлопала кобылу по крупу, сказав, что старушка быстро поправляется. Лиз, несколько раз пожав плечами, не выказал ни малейших признаков радости, что жизнь его лошади вне опасности.
«Притворщик из него никудышный, — подумал я. — Для министерства международных отношений не годится».
— А жеребенок родится здоровым? — спросил он.
Кэри вопросительно посмотрел на Кена, и тот ответил, что не видит никаких причин, которые бы этому помешали.
А Кэри добавил:
— Лишь очень опытный хирург мог успешно провести подобную операцию на столь позднем этапе вынашивания.
Кен ничуть не смутился, услышав похвалу в свой адрес. Он знал, что заслужил ее. Ему даже в голову не пришло изобразить ложную скромность. Накануне он ужасно боялся, а не утратил ли каким-то образом свои способности. И я догадывался: теперь он доволен, ведь доказал и самому себе, и Кэри, что это не так. Прошло время, и я понял, что успешное проведение операции имело иное, более важное значение. Но тогда мое скептическое отношение к жизни только складывалось.