Лучшее место на Земле
Шрифт:
Руки под майкой могло бы и не быть. Глупое тело просто само выбрало способ сказать то, что никак не могла сказать не менее глупая голова. Хорошо, что он не услышал или вовремя сделал вид, что не услышал… Впрочем, на мосту из конского волоса все средства хороши. Даже рука под майкой. Даже ложь. Даже разорванные сухожилия, ларингоспазм и рамолиционная киста…
«Ненависть, Ит, она порой даже сильнее любви».
Ненависть.
«Я люблю тебя. И я очень хочу, чтобы ты жил. Даже если меня не будет, чтобы ты жил. И где бы мы ни были…»
Даже если меня не
«Что я наделал…»
Спекшаяся в черное стекло земля рядом с могильными камнями.
Ненависть, ненависть, ненависть…
– Я понял, почему остался в живых. – Спазм проходил, дышать снова стало легко. – И понял, почему Алькор сумел отправить тебя сюда, рыжий. Если бы это были не мы и не в этой инкарнации, ничего бы не получилось. Я выжил только потому, что не смог приказать Сети себя убить. То есть приказать смог, но, поскольку я не Сэфес, а просто к ней толерантен, она не отреагировала так, как должна была. И ты сумел пройти сюда без повреждений тоже потому, что ты не Сэфес – Сэфес она бы не пропустила. И никакая группа без нашей помощи сюда действительно не придет, потому что физический полноценный канал, работающий в обе стороны, можно открыть только отсюда, и…
– С тобой все нормально? – с тревогой подался вперед Скрипач.
– Да. – Ит не глядя щелком отшвырнул ампулу куда-то в кусты. – Если я прав в том, о чем сейчас подумал… то лучшее, что мы сможем сделать для того Сэфес, – это дать ему уйти.
– Почему? – растерянно спросила Ольшанская.
– Если я прав… я уже знаю, что он скажет. – Ит пристально посмотрел на Скрипача, тот ответил непонимающим взглядом. – Все очень просто… Лин. Тот, кто сейчас лежит на операционном столе, или предал, или потерял своего второго.
– Я не понимаю. – Ольшанская нахмурилась.
– Если говорить о Сэфес, то… – Ит задумался. – Они – одно существо, рожденное в двух проекциях. Я-мы-я. Всегда. Это правило. Разделить пару Сэфес – это то же самое, что отсечь человеку половину тела. После гибели одного второй может прожить максимум несколько дней.
– Тогда Бардов тут не должно быть, – тут же сказал Скрипач.
– Нет, почему же. Если по вине Барда погиб его Связующий – запросто. Федор Васильевич, скажите, рядом с гостями не находили случайно предметы… похожие на музыкальные инструменты? – поинтересовался Ит.
– Находили, – медленно ответил тот. – И не раз. У нас в коллекции есть три очень странные штуки, мы даже затруднились дать им название. Они похожи на что-то, что должно иметь струны, но самих струн у них нет, да и форма… честно говоря, мы опасаемся проводить исследования, потому что…
– И правильно делаете, – заметил Ит. – Гитара со световыми струнами в неумелых руках может запросто оставить без стекол полгорода. Как минимум – без стекол. Хорошо, что вы не пробовали их активировать.
– А вы можете это сделать? – оживился Федор Васильевич.
– Чужую гитару, да еще и побывавшую не раз в Сети? Нет уж, благодарю покорно, – через силу усмехнулся Ит. – Я лучше сразу с крыши прыгну, это для окружающих точно будет безопаснее…
На крыльцо вышел потный и всклокоченный кардиолог. Все тут же поднялись к нему навстречу.
– Ну, что я могу сказать, – начал тот. – Из клинической я его вывел, кровотечение немного приостановили, сознание есть, но Володя говорит, что это ненадолго – нарастающее сдавливание мозга, множество внутренних гематом, и сделать ничего нельзя.
– Сколько он продержится? – требовательно уставился на него Федор Васильевич.
– Вы имеете в виду – живым? – уточнил дотошный кардиолог. – Ну, если поддерживать, то сутки, может, и протянет. Хотя я в этом сомневаюсь.
– В сознании, – пояснил Федор Васильевич.
– В сознании, по словам Володи, с полчаса, не больше. Еще хорошо, что светлый период вообще есть, изначально думали, что его не будет. То есть его бы и не было, если бы Володя не удалил три осколка из…
– Тогда идемте, нечего время терять, – приказал Федор Васильевич. Он решительно поднялся по ступенькам и скрылся вслед за кардиологом в дверном проеме. Ольшанская последовала за ним.
– Подожди, – попросил Ит Скрипача. Тот остановился, повернулся к нему. – Знаешь, я хочу тебе сказать одну вещь. Вообще ее следовало сказать давным-давно…
– Какую? – спросил Скрипач.
– Я тебя тоже очень люблю, – на пределе слышимости произнес Ит. Он стоял неподвижно, глядя Скрипачу в глаза. – И если бы на моем месте оказался ты, я бы тоже пришел за тобой. И, наверное, сделал бы то же самое.
– Я знаю, – так же тихо ответил тот.
Сэфес так и оставили в операционной – нейрохирург предупредил, что если сдвинуть его с места, то он и часа не продержится. Зрелище, которое увидели вошедшие, оказалось, против ожиданий, не столь уж тягостным. Просто человек на операционном столе, до шеи укрытый простыней. Лоб тоже прикрыт сложенной в несколько слоев марлей.
И вокруг ничего особенного. Штатив с капельницей рядом, местный хирург, готовящий какие-то уколы за приставным столиком… Федор Васильевич и Ольшанская стали у входа, в отдалении, нейрохирург и кардиолог подошли к ним.
– Крышку черепа на место поставил, а кожу шить не стали, так, прихватили, и все, – шепотом пояснил нейрохирург. – Чего зря мучить.
– Он говорил что-то? – тоже шепотом поинтересовался Федор Васильевич.
– Спросил, где он. Мы ответили, что в больнице рядом с городом Домодедово, но, по-моему, он нас не понял.
Ит и Скрипач подошли ближе к столу.
Сэфес смотрел на них, а они смотрели на него – худое лицо с тонкими, нездешними чертами, серые, стального оттенка глаза, один с залитым кровью белком, пепельного оттенка губы, заострившийся нос. Не молод, совсем не молод. Далеко за триста, если не больше.
– Рауф? – вдруг полуутвердительно спросил Сэфес.
Ит кивнул.
– Вы… модифицированы?
– Да. – Ит решил, что сейчас подробности излишни. Для Сэфес они, собственно, так и выглядели – гермо с некоторыми человеческими чертами. Рауф, модифицированные для работы с людьми.