Лучшее место на Земле
Шрифт:
…Письмо скорее всего будет вскрыто по дороге в кабинет, кто бы сомневался. Вскрыто, прочитано, сунуто обратно в конверт и принесено хозяину. Возможно, эта горничная поступает подобным образом частенько, и хозяин только за – тут своя внутренняя игра, мужик страхуется. От чего? Сложно сказать. Но тетка не так проста, как хотелось бы.
Минут через десять дверь снова открылась.
– Заходите, мисс Уотергрин, – церемонно произнесла горничная. – Мистер Доусон вас примет.
Кабинет оказался великолепен. Найф подумала,
И сам хозяин – тоже немножко слишком. Слишком вальяжен. Слишком надменен. Слишком (вот парадокс) доброжелателен. Слишком пристально рассматривает и слишком приторно при этом улыбается.
Мисс Молли Уотергрин, конечно, онемела при виде всей этой роскоши. Швейную машинку ее попросили оставить в прихожей (ну, мальчики, что это тут тетенька забыла? фи, какая скука), но сумку она до сих пор сжимала в руках.
– Проходите, сударыня, садитесь, – пригласил он. – Мишель, вы свободны. Проследите, чтобы Дороти подали горячий какао, вчера, по ее словам, Милинда притащила едва теплую бурду.
– Будет сделано, мистер Доусон. – Горничная поклонилась и мягко закрыла за собой тяжелую дубовую дверь.
– Ваша матушка, мисс Уотергрин, утверждает в своем письме, что вы – моя дочь. – Фредерик Доусон откинулся на спинку кресла и посмотрел совсем уже оробевшей девушке в глаза. – Вам двадцать три года, вы родились и всю жизнь прожили в Индианаполисе… м-да. Знаете, я, конечно, не любитель коллекционировать бездомных кошек, но так же я не люблю и скандалы. Поэтому, сударыня, я помогу вам. Так уж и быть.
– Мне… мне не нужно многое. – Молли Уотергрин сжала тонкие пальцы на ремне своей сумки. – Я нашла работу, завтра утром я уезжаю дальше, в Де-Мойн, но мама сказала… она сказала, что если вы хоть немного помните ее и если то, что было между вами… то вы не откажете… У меня есть билет на поезд и сто двадцать долларов, все, что я накопила…
– Вы швея? – деловито спросил мистер Доусон.
– Портниха, – поправила Молли Уотергрин.
– Когда уходит ваш поезд?
– Завтра, в семь утра. – Молли опустила глаза. – Если вы разрешите мне переночевать в вашем доме…
– Ну, это не проблема, – рассмеялся Доусон. – Вот что, девочка. Вспомнил я твою маму. Да… было дело, и как раз в Индианаполисе. Давай договоримся так. Ты – дочь моего умершего друга по имени Пол, и твоя мать попросила меня о помощи, ясно? Если заикнешься о том, что… что в этом письме, пока тут находишься, оторву голову.
– Да я никогда…
– Если никогда, то хорошо. Переночуешь и завтра уедешь. А за молчание, малышка, я тебе сделаю подарок. Хороший подарок. Тысячу долларов дам. Но договоримся. Никому, никогда и нигде ни слова о том, что ты моя дочь. Иначе, – он сделал руками движение, словно что-то откручивал, – поняла?
Молли Уотергрин испуганно закивала.
– Я даже на глаза никому не покажусь, – пролепетала она. – Мама говорила, что я на вас похожа. Вдруг ваша жена увидит?
– Умница, – похвалил Доусон. Взял со стола медный колокольчик, позвонил. Вошла давешняя горничная.
– Проводите мисс Уотергрин в спальню для временной кухарки, – велел он. – И проследите, чтобы не расхаживала по дому. Во двор – пожалуйста, но не по комнатам. Дороти скажете, что приехала дочь давно погибшего друга, попросилась переночевать и утром уезжает.
«Не перестараться бы с внушением, – подумала Найф. – Хотя, впрочем, в самый раз. Ведь первой у этого козла была идея свернуть «доченьке» шею во избежание возможных эксцессов. И эту идею он даже немножко сумел транслировать. Упрямый».
Горничная кивнула. Молли Уотергрин смущенно и благодарно улыбнулась «папе» и вышла следом за ней из кабинета.
«Дочка» оказалась существом на редкость робким. До самого обеда она просидела в отведенной ей комнатушке, тихонько слушая радио, а после обеда, состоявшегося на кухне в обществе слуг, горничная сжалилась над ней и отрядила прогуляться с горемыкой своего туповатого сына Ричарда, служившего в поместье подметальщиком. Миловидная Молли покорно шла за своим провожатым туда, куда он ее вел, и слушала его сбивчивые путаные объяснения. Парень с гордостью рассказывал, что «вот это самолеты, хозяин катается в Нью-Йорк, правда, садится на дозаправки, бензина не хватает», «это наше озеро, вон там хозяйская лодка, рыбу ловит», «это конюшня, хозяин разводит белых першеронов, вон, видишь, сейчас повели лошадь? Это Геракл, самый лучший жеребец на пять штатов», «это немецкая площадка, тут, когда немцы приезжают, хозяин устраивает пикник, большой пикник», «это мастерские и гараж, машины чинят».
Задавать вопросы Молли не пыталась, это, в случае Ричарда, было бесполезным занятием. Шла рядом, кивала, улыбалась – и все. Через два часа Ричарда позвала мать, и Молли оказалась предоставлена сама себе. Еще некоторое время она бродила по территории, избегая приближаться к дому, потом дошла до пруда, села на поваленное дерево и пробормотала себе под нос:
– Как-то слишком просто. Ладно, все равно нет времени, я тут не за этим.
…Потайное помещение под мастерскими, тайник с телами – под конюшней, три самолета, один из них с форсированным двигателем, – в ангаре, и «немецкий след», о котором проболтался простодушный Ричард. И даже площадка не огорожена…
Вечером, после ужина, Молли вызвал к себе Фредерик Доусон. Кроме него, в кабинете находилась его жена, и Молли с порога поняла, что мужик решил не рисковать.
– И впрямь, вылитый Пол… – жалостливо протянула Дороти. – Она так на него похожа. Бедняжка. Жаль, что у нас до сих пор так… так плохо относятся к незаконнорожденным детям. Милая, мы обязательно примем участие в вашей судьбе. Я знала вашего отца, он был прекрасным человеком.
– Ты святая, Дороти, – улыбнулся ее муж. – Молли, подойди сюда, дитя.