Лучшее за год 2005. Мистика, магический реализм, фэнтези

Кинг Стивен

Дэлони спрашивал, возможно ли присоединиться к маршруту сто девяносто, который направлялся на восток, но не возвращаться потом обратно своим ходом. Я ответил, что это сделает путь на шестьдесят-семьдесят миль длиннее и большая его часть будет пролегать по плохой грунтовой дороге. Он кивнул и сообщил, что завтра они, возможно, поедут окольным путем из долины. Я спросил, что же он надеялся там увидеть. То же, что и все, ответил Дэлони; он хотел своими глазами увидеть, как движутся камни, или хотя бы посмотреть на следы, оставшиеся от их передвижения.

В ответ на его слова я сказал, что никто не видел этого и он не будет исключением. Он ответил, что верит мне, но лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать.

Я наблюдаю за сгущающимися тенями. То, как они передвигаются по горам или по песчаным дюнам, показывает, насколько переменчива действительность. Кажущееся твердым на самом деле имеет такую же непрочную сущность, как шепот или ложь. Это всего

лишь игра света и тени, что делает неизвестное узнаваемым, она из незнакомых поверхностей высекает формы, нам знакомые. Мы какое-то время глядим на эти лица или фигуры, мы рады, что они что-то для нас значат, даже если не можем произнести их названия или имена. А затем мы моргаем, и когда снова смотрим, то видим, что лицо изменилось так, что невозможно его узнать. Мы пытаемся припомнить знакомые черты, нам нужно еще раз посмотреть на него, чтобы убедиться в том, что это именно тот, о ком подумали, но возникает новое изображение, которое стирает старое. Точно так же невозможно увидеть сразу две лицевые стороны прозрачного куба. Одна сторона всегда прячется за другой. Мы опять закрываем и открываем глаза и видим, что не осталось даже лица — лишь тень, что движется по поверхности горы, скользит по всем ее темным местам. Это была одна из тех иллюзий, что заставляли меня почувствовать меньшую уверенность в нише, занятой мной в этом мире.

В то утро я проснулся, неуверенный, что я тот, за кого сам себя принимаю. Я принял душ, оделся и позавтракал, ощущая себя незваным гостем в собственном доме. Сел в машину, поговорил с Райделлом по рации и поехал к Охотничьей горе с чувством, что наблюдаю, как кто-то другой примеряет мою жизнь. Я надеялся найти там, куда ехал, какие-либо неопровержимые факты, что-то, к чему я мог бы прицепиться, но я выяснил только то, что все меняется. Мне не нужно было видеть это собственными глазами, чтобы просто знать. Даже лесок карликовой сосны и можжевельника сегодня находился дальше по склону горы, чем вчера.

Весной, после зимних проливных дождей, дикие цветы в некоторых местах превращают долину в яркие вспышки красного, пурпурного и оранжевого. Невозможно было представить, что эта красота и выжженный, бесплодный ад суть одно и то же. Если такое обширное пространство изменялось с позиции геологии в одну секунду, как можно мечтать о том, что мы останемся такими же, какими были?

Все эти голоса, которые я слышал по рации, — как я мог быть уверен, что они говорили со мной? Если я не был уверен в том, кем являюсь, тогда как они могли знать, что я тот, кто им нужен? Поэтому, когда голос Райделла раздался из динамика, я не имел ни малейшей уверенности, что это точно он. Нужно было доехать до Фёрнэнс-Крик и встать рядом с ним. Но даже тогда нельзя было бы утверждать.

Я услышал Хэннефин — или кого-то, чей голос был похож на ее, — она спрашивала, где я. Я хотел ей ответить, но когда начал говорить, понял, что мне нечего ей сказать. Я уже знал, где нахожусь и куда направляюсь. Не было ничего, что Хэннефин, или голос, который, возможно, ей принадлежал, могла сделать для меня, чего я не мог бы сделать сам.

У человека, которым я стал, больше не было иллюзий. Он видел вещи такими, какие они есть на самом деле. Пока он ехал мимо стеатитовых приисков, через равнину Улида и на север, в Хидден Вэлли, он знал, что земля наблюдает за ним. Он слышал скрип юкки, отдаленный рокот гор, вялый вздох легкого ветерка. И среди этих звуков он слышал и себя, он говорил обычным своим голосом, спокойным тоном, понятными словами, он рассказывал им все, что нужно знать, так, как он это всегда знал. Только говорил это не он.

Внедорожник стоит, съехав с грунтовой дороги на край соляного озера. Передняя пассажирская дверь открыта. Я бросаю взгляд на пик Убехебе. Движения в мескитовых зарослях не видно. Подхожу к машине сзади и всматриваюсь внутрь сквозь ветровое стекло. За задним сиденьем лежат два больших чемодана. Иду дальше вокруг автомобиля, пока снова не оказываюсь у открытой двери. Протягиваю руку внутрь за рюкзаком на заднем сиденье. Внутри его нахожу напоясную сумку, в ней около четырехсот долларов наличными и блокнотик с туристскими чеками. Там же лежит бумажник фирмы «Найк» с тремя паспортами, водительское удостоверение и документы на прокат автомобиля. Я секунду смотрю на фотографии, затем убираю все вещи обратно в рюкзак. На полу рядом с водительским сиденьем лежит видеокамера фирмы «Сони», модель Hi 8, пленка на три четверти записана. Я сажусь на подножку, вытягиваю ноги и пытаюсь решить, что делать дальше. Последнее, чем мне хотелось бы сейчас заниматься, — просматривать пленку, но я знаю, что если не сделаю этого, то никогда не найду ответы на вопросы. Открываю видоискатель, нажимаю кнопку «пуск», но на экране лишь синева. Нажимаю и держу кнопку перемотки, слушаю, как жужжит моторчик, пока на экране все движется в обратную сторону, туда, где оно уже было. Я вижу, как тени вытягиваются к западу от горной цепи Коттонвуд и как сгущается полоска облака и перелетает обратно по небу. Минуту спустя я отпускаю кнопку, и пленка крутится вперед.

Софи Дэлони с дочерью выходят из апартаментов в Стоув-пайп-Вэлз,

держась за руки. Они останавливаются на полпути по парковочной площадке, Софи оборачивается, улыбается и машет рукой, затем идет дальше к «RAV4». Далее вид меняется: теперь показан кратер Убехебе с северной стороны. Он протянулся на полмили по диагонали и на пятьсот футов в глубину. Девчушка появляется на экране справа, Дэлони — слева. Что-то заслоняет вид на пару секунд, я не могу разглядеть, что это — рука или часть лица на очень близком расстоянии. Дэлони рассказывает, как сформировался кратер, при этом авторитетность его сомнительна. Ребенок жалуется на жару. Следующее изображение — Софи и девочка стоят перед дорожным указателем у перекрестка Тикеттл. На экране слева появляется Дэлони. Его дочь начинает выстукивать ритм по чайникам и горшкам, навешанным на деревянный крест знака. Софи и Дэлони танцуют вокруг нее, движениями подражая индейцам из кино. Выглядят они по-дурацки, но девочка смеется. Никто, похоже, не заметил одну-единственную тень, которая проскользнула по горной поверхности за их спинами.

Внезапно все меняется: на экране — семейство в машине, они улыбаются и машут руками. Через пару секунд я осознаю, что звук отсутствует. Они выходят из «тойоты» и направляются прямо на камеру, лица их заполняют экран. Я ожидаю, что вот-вот произойдет смена обстановки, но вместо этого Дэлони подходит ближе, ракурс смещается немного влево и показывает его в профиль, в то время как он проходит мимо того места, где стоит камера. Мать и дочь тоже попадают в кадр, камера поворачивается, по мере того как они проходят к краю дороги. Улыбки исчезли с их лиц, обе стараются не смотреть в камеру. Но вот что-то вынуждает Софи взглянуть в объектив и произнести лишь одно слово, возможно, она сказала «пожалуйста». Проходит мгновение, она берет девочку за руку и выходит на соляное озеро. Через пару секунд Дэлони вытирает лицо и следует за ними. Камера поворачивается влево, наезжает на Трибуну и нескончаемо долго показывает обнаженную породу. На экране ничего не меняется, даже когда я нажимаю и держу кнопку перемотки вперед. Я отпускаю ее и вижу, что объектив ушел вверх и показывает чистое, безоблачное небо. Пленка почти кончилась. Последний кадр — Софи, Дэлони и ребенок уже на расстоянии трехсот ярдов от камеры, они становятся все меньше и меньше, уходя по поверхности соляного озера. Они не оглядываются. Потом экран становится синим.

У меня заболела голова, а жара стала почти невыносимой. Я кладу камеру на сиденье, уже понимая, что нужно делать. В своей машине я хватаю рацию, нажимаю кнопку вызова и называю свое имя. Вместо голосов я слышу лишь сигнал обратной связи и помехи. Я делаю еще попытку, но все, что доносится, не похоже на людские голоса. Я не слишком храбрый человек, чтобы делать это, но никого другого нет. Загружаю полдюжины бутылок с водой в рюкзак, беру бинокль и отправляюсь на соляное плато.

На испещренной поверхности нет никаких следов. Я прохожу пятьсот ярдов на восток, это чуть дальше, чем то расстояние, на котором я видел их на пленке, перед тем как она кончилась. Скорее всего они пошли посмотреть на камни или хотя бы на их следы. Гляжу на север, там косые лучи солнца смазывают очертания Трибуны. Заслоняя глаза, перевожу взгляд на юг и выбираю несколько разных по размеру камней, разбросанных по засохшей грязи. Здесь почти ничего нет, кроме них, никаких признаков жизни. Я иду на юг и пытаюсь не думать о пленке и о выражениях их лиц, когда они устало проходили мимо камеры. Спустя почти двадцать минут я уже иду среди молчаливых, неподвижных камней. Хотя я не хочу этого признавать, мне не нравится их настороженное безмолвие. Не желаю думать о том, что они видели. Инстинктивно кладу руку на «зиг зауэр», что висит у меня на бедре, ощущая спокойствие, когда прикасаюсь к пистолету. В голове формируется картина происходящего — тот призрачный взгляд Софи, когда она в последний раз посмотрела в камеру, перед тем как взять за руку дочь и отправиться в путь. Хочется думать, что она ушла, не оглядываясь, но я отнюдь не уверен в этом.

Я битый час пытаюсь что-то найти среди камней. Поверхность земли плоская, камней не так много, и они не такие большие, чтобы служить прикрытием для существа большего размером, чем геккон. Наконец, когда солнце заходит за пик Убехебе, я сажусь на валун, чувствуя головокружение и тошноту. Выпиваю около полулитра теплой воды, оставшейся поливаю голову. Смотрю в бинокль и вижу два внедорожника там, где я их оставил. Пара пыльных часовых, следящих за озером. Перевожу взгляд на север и вздрагиваю от вспышки света из-за гор, что возвышаются над Рэйстрек-роуд. Опять поворачиваю бинокль к машинам, внимательно осматриваю склоны над ними, в надежде увидеть что-нибудь в кустах наверху. Я опускаю бинокль и чувствую стеснение в груди. Дышу медленно, зажав голову между колен. И вот теперь, в первый раз в жизни, я увидел его. Тонкий след в форме желобка в засохшей почве. Он заканчивается у камня, лежащего между моих ног. Думаю, его не было, когда я присел, но я не уверен. Я немного этим напуган, и чувство страха растет, когда я замечаю еще следы, которые завершаются у камней недалеко от меня. Пытаюсь представить себе поверхность, пористую от дождя, и ветер, дующий со скоростью сто миль в час, который сдвигает с места камни, но все эти фантазии тщетны.