Лучшее за год 2005. Мистика, магический реализм, фэнтези
Шрифт:
Однажды — я тогда ходила в первый класс — Скотт Арнольд пригрозил, что по дороге домой устроит мне снежную ванну. По ребячьим законам он не смел поколотить девчонку, но ведь никто или ничто не помешает ему пойти за мной следом, подловить, сбить с ног и, сев на меня сверху, напихать мне за шиворот снегу. А он именно это и собирался сделать. Почему — сейчас уже не помню.
Весь день у меня во рту от страха был ужасно противный вкус. Скотт Арнольд был здоровенный, не то что я. По сравнению со мной, впрочем, все были здоровенные. В классе я была самая маленькая — и не просто пигалица, а даже ниже ростом, чем детсадовские. Так что я решила — не пойду домой вообще. А вместо этого
Наша школа стояла примерно на полпути между домом и университетом, где работал папа. Я ускользнула из раздевалки через черный ход. На мостовой и во дворах лежал снег, а на тротуарах — нет, так что идти было не скользко. Университет располагался всего в пяти кварталах от школы, а через особенно оживленную улицу меня перевела какая-то заботливая тетенька. Здание, где работали психологи, я отыскала без труда, потому что уже много раз бывала тут с папой.
Резная входная дверь оказалась для меня слишком тяжелой. Пришлось сесть прямо на холодные ступеньки и ждать, пока не появится кто-нибудь взрослый, и уж тогда проскользнуть внутрь. С папой мы обычно поднимались на лифте на четвертый этаж, к нему в кабинет. Будь он тут, мы бы и сейчас так поднялись, и он взял бы меня на руки, чтобы я сама нажала кнопку, иначе мне было не дотянуться.
Так что мне пришлось подниматься пешком, по лестнице. Я не знала, что от этажа до этажа два пролета, и потому, хотя считала пролеты очень старательно, ошиблась этажом и вышла в коридор слишком рано. Но ничто не указывало на мою ошибку — вестибюли первого, второго и третьего этажей ничем не отличались от нужного мне четвертого: те же стены, выкрашенные зеленой краской, те же объявления, тот же питьевой фонтанчик, а по обе стороны коридора — одинаковые деревянные двери. Я постучалась в ту, которая, как мне казалось, вела в папин кабинет, но открыл мне незнакомый мужчина. Он явно решил, что я балуюсь.
— Нечего тебе тут делать, — сердито сказал он. — А ну марш отсюда, не то полицию вызову.
Он захлопнул дверь у меня перед носом, и от этого «бах» и собственного замешательства я чуть не разревелась. К тому же я была закутана, и теперь мне стало ужасно жарко и неудобно.
Пришлось ретироваться на лестницу, и там я некоторое время сидела на ступеньках, хлюпала носом и размышляла. В вестибюле на первом этаже, у самого входа, прямо на полу стоял здоровенный глобус. Мне нравилось его раскручивать, зажмуриваться и наугад тыкать пальцем — то в Азию попадешь, то в Эквадор, а то прямиком в раскрашенную синеву океана. Я подумала — может, стоит вернуться в вестибюль с глобусом и начать поиски с самого начала? У меня никак не укладывалось в голове, в какой же это момент я ошиблась, зато казалось, что уж на второй-то раз я не заблужусь. Я ведь столько раз бывала у папы на работе.
А слезы все текли и текли, и это было хуже всего. Ревет только мелкота, это Скотт Арнолд так всегда говорил — сначала доведет меня до слез, а потом и скажет. Я изо всех сил постаралась, чтобы никто меня не заметил, и, прежде чем отправиться в обратный путь, вниз, выждала, пока лестница не затихнет. Раз никого нет, можно идти.
Однако на этот раз мне не удалось отыскать глобус. В какую дверь с лестничной площадки я ни тыкалась — они все вели в очередной зеленый вестибюль с одинаковыми рядами деревянных дверей. Похоже, мне уже и дорогу на улицу не найти. Мне становилось все страшнее. Даже если я найду папин кабинет, у меня просто не хватит духу постучать — а вдруг из-за двери опять высунется незнакомый дядька и рявкнет?
Наконец я решила спуститься в подвал, туда, где располагалась лаборатория с животными.
Свет в подвале был совсем другой, потому что окон здесь не было, — и запах тоже. Резко пахло зоопарком и дезинфекцией. Тут я тоже бывала не раз и знала, что от обезьяньих клеток лучше держаться подальше: стоит подойти, и обезьяны вцепляются в прутья и начинают трясти решетку, скалить зубы, рычать, а если зазеваешься — пытаются схватить. Обезьяны хоть и маленькие, но сильные. Они еще и укусить могут.
За обезьяньими клетками помещались крысиные, поставленные одна на другую. Их тут было так много, что получались целые ряды, а между ними проходы, как в супермаркете.
Крыс всегда сажали в клетку поодиночке. Каждая кромсала на клочки газетную подстилку и устраивала себе из этих конфетти мокрое пованивающее гнездышко. Завидев меня, крысы вылезали из своих уголков и глядели вслед, держась лапками за прутья решетки и деловито подергивая носом. Это были капюшонные крысы, с темными мордочками и острыми зубками. В крысиных глазах мне померещилось сочувствие. Как будто крысы за меня волновались, что я тут одна, без папы, заблудилась, и от этого у меня на душе полегчало.
В конце очередного прохода между клетками я наткнулась на незнакомого человека — высокого, светловолосого, с бледно-голубыми глазами. Он присел на корточки и пожал мне руку, так что варежка, пришитая к моему рукаву, закачалась. «Я здесь абсолютно чужак, — со странным выговором сообщил он. — Прибыл очень недавно. И потому не со всеми знаком, как тому следует быть. Мое имя — Видкун Фрейн». Из нагрудного кармана его рубашки выкарабкалась большая капюшонная крыса. Глазки ее смотрели на меня с тем же озабоченным выражением, что и у крыс в клетках. «Но я не совсем в одиночестве, — объяснил белокурый человек. — Познакомьтесь, Крысиный Король собственной персоной».
Из-за этого выражения глаз я и сказала Крысиному Королю, как зовут папу. И мы все поехали в лифте на четвертый этаж.
Мой спаситель оказался норвежским психологом, он приехал в Штаты поработать с моим папой и его коллегами — они исследовали всякие теории обучения и заставляли крыс бегать по лабиринтам. Дома, в Осло, у Видкуна остались жена и сын, ровесник моего старшего брата. Папа очень обрадовался, когда увидел гостя. А когда он увидел меня, то обрадовался гораздо меньше.
Я старалась сохранять собственное достоинство и потому упоминать про Скотта Арнолда не стала. А та дверь, в которую я стучалась в самом начале, вела в кабинет администратора, который и раньше так себя вел. Мне папа сказал, чтобы я больше не заявлялась к нему на работу без спросу, а Видкуну — чтобы приходил к нам сегодня ужинать.
Видкун не раз навещал нас и даже пришел к нам на Рождество, потому что его семья была далеко. Мне он подарил книжку «Замки и драконы. Сказки со всех концов света». Не знаю, почему он выбрал именно ее, — может, продавец посоветовал, а может, книжка нравилась сыну Видкуна.
В любом случае подарок попал по адресу. Я перечитывала книжку снова и снова, она полюбилась мне, как никакая другая, и росла вместе со мной, как и положено по-настоящему хорошим книгам. Так что тех, благодаря кому я стала писательницей, было двое. Первый — мой отец, психолог, специалист по стимулам и реакциям, который у себя в лаборатории верил в то, что натиском можно добиться чего угодно, но в моем воспитании ограничивался педагогическими параболами и гомеопатическими дозами Эзоповых басен.