Лучшее за год 2005. Мистика, магический реализм, фэнтези
Шрифт:
Миф об основании Мейуна гласил, что когда-то, на заре времен, богиня Тарв провела упоительную ночь с неким смертным, пастухом по имени Мей, и в награду одарила его дивной красоты плащом, синим, усеянным звездами, как ночное небо. И сказала она юноше так: если расстелет он плащ, то вся земля, которую плащ покроет, станет местом основания великого города, а сам Мей — властелином того города. Мей решил, что город получается маловат — футов пять в длину и три в ширину, но тем не менее он выбрал место на одном из лугов, принадлежащих его отцу, и расстелил дар богини на траве. И тогда плащ стал расти и разворачиваться, и разворачивался все шире и шире, пока не покрыл все земли меж двух рек, маленького Унона и Алона, который был побольше. И как только Мей обозначил границы своего города, плащ вернулся на плечи владельца. Мей был
Что касается мифа об основании Хау, то в нем говорилось, что однажды некая дева по имени Хау уснула теплой летней ночью прямо на отцовской пашне. И с небес обратил на нее взор бог Бальт и тотчас овладел ею — все больше по привычке. Хау пришла в ярость — она никакого права первой ночи Бальту предоставлять не собиралась. Оскобленная Хау объявила Бальту, что нажалуется его супруге. Чтобы унять Хау, Бальт пообещал ей, что она родит от него сто сыновей, которым суждено будет основать великий город на том самом месте, где их мать утратила свою девственность. Хау, обнаружив, что беременна в таком масштабе, разъярилась еще пуще и отправилась прямиком к супруге Бальта — богине Тарв. Та не в силах была вернуть Хау утраченное и отобрать приобретенное волею Бальта, но кое-что изменить все-таки было в ее власти. И потому в положенный срок Хау родила не сто сыновей, а сто дочерей. Со временем все сто выросли в весьма предприимчивых девушек и основали город на ферме деда по материнской линии, и правили им долго и мудро, и после смерти их город продолжал процветать.
К несчастью, западная граница фермы, принадлежавшей отцу Хау, шла изогнутой линией, пересекая реку — ту самую реку, на которую пришелся восточный край звездного плаща Тарв.
Целое поколение жители городов, потомки Мея и Хау, обсуждали, какому из них принадлежит этот полумесяц земли, который в ширину едва достигал полумили, а потом не выдержали и обратились к первоисточнику — к богу Бальту и его супруге Тарв, дабы те разрешили их спор. Но и божественная чета не смогла прийти к согласию в этом вопросе — как, впрочем, и во всех других вопросах.
Бальт отвернулся от жителей Хау и не желал ничего слушать. Раз он некогда сказал Хау, что все ее потомки будут владеть этой землей и править этим городом, так тому и быть, а что они все уродились девочками — не его дело.
Тарв, которой была свойственна некоторая честность, тем не менее не испытывала особенно теплых чувств к множившемуся потомству ста незаконнорожденных дочерей своего супруга, а потому сказала, что она одарила Мея звездным плащом до того, как Баль обесчестил Хау, а потому по закону первенства право на эту землю принадлежит Мею, и так тому и быть.
Бальт посоветовался с некоторыми из внучек, и те напомнили, что этот клочок земли к западу от реки некогда был частью фермы их отца, и было это по меньшей мере за сотню лет до того, как Тарв одарила Мея звездным плащом. Несомненно, сказали внучки, то, что плащ чуть-чуть захватил землю отца Хау, произошло случайно, по недосмотру, который жители Хау, так уж и быть, простят потомкам Мея, если те заплатят скромную компенсацию в шестьдесят быков или десять мер золота. Одну десятую золота отольют в форме листа и принесут в качестве покрова на алтарь Великого Бальта в городе Хау. И на том конец спорам.
Тарв же ни с кем советоваться не стала. Она заявила: мол, в тот день, когда ее уста изрекли, что вся земля, которую покроет плащ, станет территорией города, она имела в виду именно это и ничего другого — не больше, но и не меньше. И если жители Мейуна возжелали украсить алтарь Звездной Тарв в своем городе золотым листом (что они уже сделали), это похвально, но никоим образом не может повлиять на ее решение, основанное на свершившемся факте и подкрепленное божественным правосудием.
И вот тогда-то оба города не выдержали и взялись за оружие, и с того самого времени Бальт и Тарв более не играли никакой роли в описываемых событиях, сколь бы бурно и упрямо ни враждовали их потомки и адепты, жители Мейуна и Хау.
Миновало еще несколько поколений, а раздор кипел, как похлебка на медленном огне. Время от времени жители Хау устраивали вооруженные вылазки на противоположный берег реки, который полагали своей землей. Спорная территория занимала примерно половину длины реки, а река называлась Алон и достигала
Вылазки жителей Хау неизменно встречали яростный отпор со стороны мейунцев. Каждый раз, когда хаунцам удавалось отвоевать себе кусок земли на западном берегу Алона, они возводили на захваченной территории полукруглую стену, начинавшуюся прямо от воды. В таких случаях мейунцы собирали дружину, шли штурмом на укрепления врага и оттесняли хаунцев обратно на противоположный берег, рушили возведенную ими стену и строили свою — на восточном берегу реки, простиравшуюся в глубь суши на полмили.
Однако пастухи-хаунцы привыкли пригонять стада на водопой именно в этом самом месте. А потому они тотчас принимались рушить стену, выстроенную мейунцами. Мейунские воины начинали палить по ним, подстреливая то пастуха, то корову. И тогда вновь вскипала ярость хаунцев, и новый вооруженный отряд выходил за крепостные стены Хау, шел в атаку и отвоевывал у мейунцев часть западного берега реки Алон. Тут вмешивались миротворцы. Совет Отцов города Мейуна собирался на совещание, и Совет Матерей города Хау тоже собирался на совещание, и общими силами они издавали указ, повелевавший воинам прекратить стычки, и посылали парламентеров и дипломатов туда-сюда через реку Алон, и пытались прийти к какому-нибудь решению, и терпели неудачу. Иной раз, впрочем, им удавалось приостановить военные действия, но вскоре находился какой-нибудь хаунский пастух, что перегонял свое стадо на чужой берег, на богатые пастбища, где всегда пас свой скот, а мейунские пастухи ловили его, преграждали ему путь и отводили его стадо в свои загоны, а оскорбленный хаунский пастух со всех ног мчался домой, призывая гнев Бальта на головы дерзновенных воров и обещая вернуть свой скот. Или разгорался спор между двумя рыболовами, удившими форель в тихих заводях Алона повыше брода для скота, — рыболовы начинали перекрикиваться через реку и каждый утверждал, что это его, именно его (мейунская или хаунская) река, и оба спешили по домам, призывая к борьбе с гнусными браконьерами. И все начиналось с самого начала.
Жертв в этих стычках было не так уж много, но все же именно им оба города были обязаны определенным процентом смертности среди молодых мужчин. Наконец Совет Матерей города Хау порешил, что эту кровоточащую рану следует залечить раз и навсегда, и без кровопролития. Как это часто бывает, на решение их натолкнуло научное открытие. В те времена на медных рудниках Хау была изобретена мощная взрывчатка, и Матери придумали, как с ее помощью остановить войну.
Они призвали к себе большой отряд рудокопов. Сутки копали и взрывали рудокопы под бдительной охраной лучников и стражников, и через сутки течение реки Алон изменилось на те самые спорные полторы мили. С помощью взрывчатки рудокопы устроили плотину и вырыли канал, по которому теперь текла вода — дугой вдоль границы, которая их устраивала, на полторы мили к западу от прежнего русла. Новое русло Алона шло по линии развалин — тех самых стен, которые хаунцы когда-то выстроили, а мейунцы разрушили.
После этого хаунцы послали на другой берег, через луга, своих глашатаев, и те пришли в Мейун и весьма вежливо и церемонно объявили его жителям, что с сего дня меж двумя городами вновь воцарился мир, поскольку граница, на которую мейунцы всегда претендовали, а именно восточный берег реки Алон, отныне будет вполне приемлема для жителей Хау, покуда хаунским пастухам позволено будет приводить стада на водопой в привычные для них места на восточном берегу.
Большая часть Мейунского совета жаждала согласиться с этим решением. Они осознали, что хитроумные женщины Хау отобрали у них законную территорию; но, в конце концов, речь шла всего лишь о клочке прибрежных пастбищ не больше двух миль в длину и меньше полумили в ширину, да и права мейунских рыболовов удить в западных заводях никто более не оспаривал. И они уже были почти готовы официально объявить о согласии, но тут воспротивилось упорное меньшинство совета, которое наотрез отказывалось поддаваться на такой гнусный обман. Генерал-кормилец произнес пламенную речь, в которой с нажимом напомнил совету, что каждая пядь этой земли обагрена кровью героических сынов Мея и осенена священным звездным плащом богини Тарв. После такой речи проголосовать за согласие не удалось.