Лучшее за год XXIII: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк
Шрифт:
А под ними я заметил что-то похожее на непристойную картинку. Я сразу отвернулся, закрыл глаза и попросил Мухаммеда и Иисуса даровать мне силы. Затем я вынул этот предмет из сундука и направил на него свет.
Это был пластиковый пакет с надписью «Азотная печать». Странное, техническое выражение из далеких времен.
Внутри была книга с поразительной картинкой на обложке. Мужчина и женщина, оба белые, держат друг друга в объятиях. При этом у женщины перепуганный вид. А у мужчины — просто решительный: он целится из пистолета во что-то вроде гигантского кальмара, зеленого, как трава. Голова женщины не покрыта, и поначалу кажется, будто она обнажена, но на самом деле одежда у нее
Я перелистал книгу — с увлечением, несмотря на ее нечестивое и кровавое содержание. По большей части это были сказки: не благочестивые притчи или народные сказки, а лживые истории, которые когда-то было принято сочинять для развлечения. Возможно, эти истории придумывались и для моральных наставлений. На большинстве иллюстраций были изображены люди в опасном положении — или с физической, или с моральной точки зрения.
Первая история под названием «Карлик-исполин» поначалу показалась мне богохульственной: там говорилось о человеке, который гневался на Господа за то, что Тот создал его меньше ростом, чем прочих людей. Но потом волшебная машина делает всех людей на свете крошечными, и карлик, получив внезапное преимущество, превращается в чудовище. Однако он видит в этом возможность духовного подвига и исправляет свои ошибки. Он ломает машину, мир становится прежним, и Господь вознаграждает этого человека любовью.
К люку, ведущему в подвал, подошла Надия, моя младшая жена, и спросила, не надо ли мне помочь.
— Нет, — сказал я. — Не жди меня. Мне тут надо кое-что выяснить. Это мужское дело.
Напрасно я так сказал. После утренней молитвы, как только я уйду на работу, Надия обязательно сунет сюда нос.
Я поглядел на женщину на обложке книги — такую беззащитную и беспомощную, выставленную на всеобщее обозрение. Наверное, надо уничтожить книгу, чтобы Мириам или Надия ее не увидели. Подарить Ибригаму? Нет; книга ему понравится, но собьет с пути истинного.
Я поставил оба светильника на стол, по сторонам от книги, чтобы как следует ее разглядеть. Бумага побурела, краска выцвела. Я осторожно переворачивал ломкие страницы, хотя почти не сомневался, что еще до рассвета сожгу книгу. Но сначала прочитаю как можно больше. Я успокоил мысли молитвой, вспомнив хадис Пророка о пользе знаний.
В 1365 году весь мир был охвачен кровопролитной войной, и на многих страницах книги шла об этом речь. По-моему, всего через год Америка впервые применила ядерное оружие, однако упоминаний о нем я не нашел. (Нашел, правда, какие-то «боны», которые поначалу прочитал неправильно и принял за «бомбы». Но боны — это какие-то ценные бумаги.) Это были небольшие заметки, по всей видимости выдаваемые за правду, о том, как достижения науки были использованы против врагов Америки. Те, которые за правду не выдавали, читать было интереснее, но понимать — труднее.
Истории были в основном религиозного содержания. «Гораций на мосту» — о человеке, который обнаружил «дух» моста и одолел его игрой на флейте. «Пыльный ужас» и «Прилив-пожиратель» повествовали об ученых, которые погибли, поскольку взяли на себя роль Господа: один наделил муравьев разумом и обращался с ними так, словно он всемогущее божество, а другой в гордыне своей даже пытался создать новую Вселенную, где сам он намеревался стать Аллахом. Последний рассказ, «Бог света», был о машине, которая, очевидно, являлась воплощением шайтана и соблазняла людей погубить мир.
Стиль изложения был грубоват и местами туманен, хотя, разумеется, отчасти просто отражал технологическую культуру,
Это натолкнуло меня на одну мысль. Вероятно, подобные предметы в их мире — редкость и диковина. Деньги кяфиров я не возьму — хотя многие так поступают, и довольно часто, — но, вероятно, смогу обменять книгу на что-то более подходящее в качестве рождественского подарка. Подобные сделки можно осуществлять без посредника, а я, честно говоря, не очень хочу доводить до сведения моего имама, что у меня имеется такая сомнительная книга.
277
Кяфир (араб.) — неверный.
Сейчас все уже не так строго, но я отчетливо помню тот день — более сорока лет назад, — когда моему отцу пришлось сжечь почти все свои книги. Мы носили их ящик за ящиком на парковку перед церковью, и там их облили бензином и подожгли. Я всегда вспоминаю об этом, когда чувствую запах бензина, такой редкий в наши дни.
Отцу разрешили оставить себе только две книги — Новый Коран и Новую Библию. Когда при неожиданном обыске в его кабинете впоследствии нашли Алкоран, отцу пришлось провести целую неделю нагишом в клетке на том самом месте — на растрескавшейся бетонной площадке перед церковью, — на одной воде; лишь в последний день ему позволили съесть кусок хлеба.
(Это был черствый кусок, плесневелый и твердый, как камень. Я помню, как отец поблагодарил имама, тщательно обтер с хлеба плесень и сумел с достоинством разгрызть его уцелевшими коренными зубами.)
Отец сказал, что оставил у себя старинную книгу из-за красивого шрифта, но я понимал, что на самом деле им двигало более глубокое чувство: он считал, что на любом языке, кроме арабского, Коран — не более чем книга, а вовсе не священное писание. Мне было всего пять лет, и я втайне ликовал, что можно наконец перестать зубрить Коран на арабском: мне и по-английски было трудно его выучить.
Но теперь я согласен с отцом и, как только закон снова это позволил, стал посвящать воскресные дни тому, чтобы впихнуть в свою седую голову арабские стихи. Милостью Божией я проживу достаточно долго, чтобы выучить все. То, что я давным-давно затвердил наизусть английский перевод, подстегивает мой небыстрый ум.
Я положил старую книгу обратно в пакет с надписью «Азотная печать» и отнес книгу к себе в постель, положив по пути вязанку щепок у печки. Я проверил, все ли в порядке у обоих детей и обеих жен, — все сладко спали. Вознеся благодарственную молитву за эту странную находку, я лег к Надии, и мне приснилось непостижимое будущее, которое так и не наступило.
Следующий день был базарный. Надию я оставил с детьми, а мы с Фатимой отправились в медину [278] прикупить запасы на неделю.
Дело это скорее женское, чем мужское, и обычно на базаре я отдыхаю, с улыбкой наблюдая, как Фатима проделывает все ритуалы осмотра товаров и заключения сделки — все эти шутливые споры и неохотное согласие, утреннее развлечение и для продавца, и для покупателя. Но на сей раз я оставил жену с тележкой в продуктовой части медины, а сам пошел в отдел древностей.
278
Медина — зд.: торговый квартал.